Очутись теперь Мирко на том месте, где стоял давеча на правом берегу, ему бы не поздоровилось. Нахлынувшая масса черной воды прямо-таки слизнула зеленую лужайку, выдрала с корнем старое замшелое дерево, подмяла папоротники и кусты ивняка, сбросила, как срубила, нижние ветки крепкой ольхи и оставила за собой разоренный уголок, выглядевший теперь чистым, освобожденным от старого лесного мусора, но таким неуютным! И только трава, хотя ее местами вырвала вода вместе с дерном, блестела в каплях и радовалась нежданной свежести.

Остров рассек надвое и ослабил порыв волн, самый злой удар принял на себя его восточный берег, а прямо у ног Мирко и колдуна вода хоть и клокотала водоворотом, но выскочить на берег и дотянуться до людей сил у нее недостало. Вся гроза свершилась в мгновение, пролетела и укатилась вниз по Смол инке, постепенно слабея, но шум ее долго был слышен где-то, должно быть, за несколько верст. Сумятица на реке еще долго не могла уняться, ряды островерхих мелких волн ходили от правого берега к острову и обратно, и если бы Мирко не убрал вовремя на берег лодку, с ней бы пришлось проститься навсегда. Все были заворожены безумной, безудержной силой происходящего, даже колдун, даже собака, а гнедой и вовсе заржал и стал нервно рыть копытом землю, видно, понимая, что еще немного, и он бы оказался там, в стремнине. И только ворон взирал на все со спокойствием мудреца, независимый от капризов реки в своей небесной стихии, сидя на ветке тополя.

— Что, парень, из мякшей будешь? — услышал Мирко над собой голос колдуна.

— Из мякшей…— Мирко замялся, не зная, как звать колдуна — …уважаемый, — нашелся он.

— Ладно, — молвил старик. — Лодку, как вода уймется, не откажи в любезности, перегони в затончик на левом берегу этого острова. У меня-то сила уж не та, что прежде. Там и говорить станем.

Он степенно поворотился и, не ожидая ответа, двинулся вверх по пологому склону, держась прямо, не опираясь ни на какой посох, несмотря на то, что годы гнули его к земле и выдерживать их тяжесть было трудно. Ворон, видя, что его повелитель удаляется, тоже снялся с ветви и устремился за ним, скоро скрывшись среди деревьев. Да и сам старик уже пропал за огромным валуном. Мирко неудобно было окликать его, чтобы спросить, куда можно поставить коней. «Ладно, отсюда никуда не денутся. Чтобы их опять в реку загнать, надо очень постараться. Потом соберу, пускай пасутся — трава-то вон какая!» — решил он.

Трава на острове и действительно была богатая: высокая, свежая, сочная — как раз такую любили кони полянинов и мякшей. Только вороной, похожий на степных коней, не отвергая и сочные зеленые стебли, к которым, видно, успел попривыкнуть, предпочитал щипать редкую невысокую бурую и желтоватую сухую травку, напоминавшую, должно быть, привычные родные степи.

Отпустив коней, Мирко забрался снова в лодку, позвал Пори и пошел на веслах, огибая остров с заката. Остров был не столь уж мал, как показалось на первый взгляд. Почти круглый, он насчитывал сажен сорок в поперечнике — для одного не слишком жадного человека вполне хватит. Высота же острова и вовсе была замечательной: низкий северный берег резкими, скалистыми уступами уходил вверх, и вот у западного берега над Мирко уже нависла четырехсаженная стена, за трещины которой цеплялись чахлые елочки. Верх же был покрыт сосной и лиственным лесом вперемежку. При повороте к югу берег опять понизился и стал песчаным. А вскоре показался и затон — каменная гряда отделяла его от уже спокойной поверхности речной заводи. С востока затон был защищен скалистым сосновым мыском, так что миновавшая буря не тронула его чистых вод. Бережок лежал ровный, словно вымытый, в крупном песке, который постепенно сменялся травой. У воды стояла банька, были наведены тесовые мостки, а холм в глубине острова, на котором, видать, и стоял дом колдуна, опять был скрыт за высокими толстыми деревьями.

Мирко вышел в затон и подогнал лодку к мосткам. В траве стрекотали кузнецы. Трясогузка выскочила из куста жимолости и принялась забавно приплясывать на песке, что-то выискивая в нем тонким клювом. Большая голубая стрекоза повисла над недвижной водой близ камышей. Такой покой и умиротворение были сейчас разлиты в воздухе, что казалась наваждением и стремительная Смолинка, и могучая воля колдуна, остановившая ее бег, и яростная волна как расплата за принуждение, свершенное человеком над первобытной силой.

Мирко разгрузил лодку, а потом вытянул ее на песок. Под навес у баньки он перетащил свои пожитки, туда же поставил сушиться и весла. Позвав Пори, чтобы не дать ему убежать вперед и натворить в обители колдуна каких-нибудь проказ, мякша направился вглубь островка. Преодолев первый крутой подъем, тропинка повела Мирко почти ровно, только слегка поднимаясь. Дом колдуна открылся неожиданно: кусты боярышника расступились, и показалась полянка сажен десять шириной. Как и положено, дверью на юг, стояла небольшая рубленая изба, поднятая на каменное основание. Рядом был дощатый сарай, служивший сеновалом и овином, и тут же красовался колодезный сруб.

«Ну дела! — подумал мякша. — Как же это исхитрились тут колодец отрыть? Скалу прорубали, что ли?» Самого колдуна нигде не было видно, как, впрочем, и его ворона, но не это сейчас захватило внимание Мирко. Прямо посреди полянки, заставив дом отодвинуться к северному ее краю и упереться задней стеной в обрамляющие деревья, рос мощный, очень старый, но ветвистый и крепкий дуб. Листва его, несмотря на середину зарева-месяца, хотя и зеленая, уже имела какой-то чеканно-медный, очень благородный оттенок. Это даже был не оттенок, а скорее отсвет, который бросало дерево-исполин на все вокруг. Нижние сучья дуба и ствол обвил кустарник с жесткими, ветвившимися во все стороны (отчего и возникал шар), кожистыми, продолговатыми листьями и белыми крупными ягодами. «Так вот почему надо было кричать: „Есть ли кто у дубовых ягод"?» — догадался Мирко. Дубовыми ягодами, или омелой, звали этот странный кустарник, что приживался на теле могучих деревьев. Мирко еще раз оглядел поляну, которая, по сути, была двором колдуна — ограду городить было не от кого. Однако на дворе полагалось быть еще чему-нибудь, что давало бы колдуну пропитание. Не мог же он, обитая в такой глуши, жить только тем, что приносили люди? Ну, летом еще это было возможно, а зимой? Пользуясь тем, что кудесника пока не было видно, Мирко осмелился осмотреть его нехитрое хозяйство. Сначала он решил обойти дуб. Сделав несколько шагов, Мирко услышал испуганное блеяние. Значит, у колдуна была коза, и теперь она испугалась большого серого Пори, приняв его, наверно, за волка.

— Пори! — позвал он. — Сюда!

Прошло мгновение, и пес выбежал навстречу ему и радостно запрыгал вокруг: «Нашел! Нашел!» Мирко погладил собаку, чтобы не обижать ее равнодушием. Пори был молодой и очень старательный пес, на диво послушный, но вот разумения и выучки ему недоставало. «Что ж, научится, — думал мякша. — Пока к Вольным Полям прибудем, глядишь, не хуже Кууси будет! А то, ишь, обрадовал: козу отыскал, охотник!» К колышку на длинной веревке действительно была привязана ухоженная, длинношерстная белоснежная коза, которая теперь забралась в кусты, надеясь схорониться там от страшного и зубастого серого зверя. Завидев человека, которому серый явно повиновался, коза поуспокоилась и даже высунула лукавую любопытную мордочку из кустов. Веревка при столь поспешном отступлении, конечно, запуталась, и Мирко пришлось помочь козе выбраться из густого куста калины. Коза, видимо, не знала, что такое плохое обращение, поэтому легко далась в руки Мирко. Не знала она, правда, и что такое собака, и только древнее чутье подсказывало ей, что от Пори, пускай он даже сейчас и не стремился перегрызть ей горло или сломать позвонки, следует держаться на расстоянии.