Кинкейд кивнул в мою сторону.

— Местные правоохранительные органы хотят, чтобы их представитель присутствовал здесь в качестве наблюдателя. Дрезден поддерживает это требование.

Она задумалась на мгновение.

— Сержант Мёрфи?

— Да, — подтвердил я.

— Ясно, — она нахмурилась. Когда она заговорила, голос ее сделался предельно осторожным, словно обдумывала каждое слово. — Как арбитр переговоров, я не имею возражений, если только обе участвующие в переговорах стороны выскажут свое согласие.

— Ладно, — кивнул Кинкейд. Он повернулся и зашагал обратно к выходу.

Я поклонился Иве, которая ответила мне тем же. Потом поспешил догонять Кинкейда.

— Ну? — спросил я его, когда мы поднимались по лестнице обратно.

— Ну, — ответил он, — пошли, поговорим с Никодимусом.

* * *

Следом за Кинкейдом я миновал главные бассейны и вышел во входной вестибюль. Здесь тоже в достатке блестящих каменных полов и коринфских колонн, расставленных вокруг большого аквариума размером с каток для роллеров. Он полон соленой морской воды, водорослей и кораллов, а также всевозможных тропических рыб. Иногда здесь плавает еще ныряльщик или ныряльщица с прикрепленным к маске микрофоном — он кормит маленьких акул, других рыбок и разговаривает с глазеющими на это туристами. Аквариум переливается преломленным светом, который попадает в него через огромный трехгранный зенитный фонарь в потолке.

Правда, теперь фонарь оказался покрыт снегом, завалившим выше половины и стеклянные входные двери, так что помещение освещалось только небольшими разноцветными светильниками, размещенными внутри аквариума. Рыбы призраками скользили в воде за стеклом, и причудливый свет играл на их чешуе, окрашивая ее в зловещие тона, а их тени, увеличенные расстоянием и выпуклой поверхностью аквариума, плыли по стенам.

Очень все это выглядело жутко.

Одна из теней привлекла мое внимание, потому что какой-то из моих инстинктов уловил в ней неясную, но несомненную угрозу. Потребовалось, наверное, две или три секунды, чтобы я сообразил, чем именно встревожила меня эта тень — тем, что она была человеческой и двигалась по стене плавной, размеренной трусцой за тенью одной из плававших в аквариуме маленьких, но самых что есть настоящих акул — при том, что отбрасывавший ее человек стоял совершенно неподвижно.

Никодимус оторвался от созерцания плававших в аквариуме рыб, так что теперь я видел его профиль на фоне неярких разноцветных огней. Зубы его блеснули в свете ближней к нему подводной лампы оранжево-красным бликом.

Я удержался от того, чтобы сделать шаг назад, но, признаюсь, с трудом.

— Какая метафора, — тихо произнес он. Приятный у него был голос: мягкий и неожиданно звучный. — Только посмотрите на них. Плавают. Питаются. Спариваются. Охотятся, убивают, спасаются, прячутся — каждая в соответствии со своей натурой. Все такие разные. Чужие друг другу. Весь мир их в непрерывном движении, вечно меняющийся, вечно угрожающий, вызывающий, — он сделал рукой широкое такое движение. — Им не дано знать, насколько он хрупок, или того, что их все время окружают существа, обладающие возможностью одним движением пальца уничтожить этот их мир и убить их всех. Конечно, в этом нет их вины, — Никодимус пожал плечами. — Они просто… ограничены. Очень, очень ограничены. Привет, Дрезден.

— Вы чуть переигрываете, изображая из себя страшилу, — заметил я. — С таким же успехом вы могли бы набелить лицо, надеть черный цилиндр и врубить какую-нибудь органную музыку.

Он негромко рассмеялся. Не зловеще — нет, просто от души и чертовски уверенно.

— Я так понимаю, какие-то отклонения в регламенте встречи, да?

Кинкейд покосился на меня и кивнул.

— Местные органы правопорядка желают присутствия на ней своего представителя, — сообщил я.

Никодимус склонил голову набок.

— Правда? Кто?

— Какая разница? — спросил Кинкейд скучающим тоном. — Архив готова разрешить это, если вы не имеете возражений.

Никодимус, наконец, окончательно повернулся в нашу сторону. Выражения его лица я не видел, только силуэт на фоне аквариума. Тень его, тем не менее, продолжала кружить по помещению следом за акулой.

— Два условия, — произнес он.

— Выкладывайте, — сказал Кинкейд.

— Во-первых, представитель должен быть безоружен, и Архив должна гарантировать его нейтралитет при отсутствии факторов, вступающих в противоречие с интересами правоохранительных органов.

Кинкейд снова покосился на меня. Условие насчет безоружности Мёрфи не понравится, но она его выполнит. Хотя бы потому, что не захочет идти на попятный передо мной — или, возможно, перед Кинкейдом.

Впрочем, я не понял, чем не устраивает Никодимуса присутствие вооруженного копа. Пистолеты этому типу нипочем. То есть совершенно. Тогда в чем дело?

Я кивнул Кинкейду.

— Отлично, — сказал Никодимус. — Во-вторых… — он двинулся вперед, гулко ступая по мраморному полу, пока мы не увидели его в свете ближнего напольного светильника. Это был мужчина среднего роста и сложения, с симпатичными, сильными чертами лица и темными, интеллигентными глазами. Безупречно ухоженную шевелюру тронула кое-где седина, но для человека, чей возраст составляет две тысячи лет, он держался более чем неплохо. Одежду его составляли черная шелковая сорочка, темные брюки и то, что могло бы сойти за серый ковбойский платок, на шее. Только это был не платок. Это была старая, очень старая выцветшая веревка, ровесница его монеты. — Во-вторых, — произнес он, — я хочу поговорить пять минут наедине с Дрезденом.

— Не обижайтесь, Ник, — сказал я, — но это примерно на пять минут дольше того времени, которое я хотел провести с вами.

— Вот именно, — с улыбкой ответил он. Такую улыбку можно увидеть в сельских клубах, или на заседаниях совета директоров, или у крокодилов. — У нас ведь так и не было хорошей возможности мирно поговорить. Вот я и хочу исправить этот пробел, — он махнул рукой в сторону аквариумов. — По возможности, без разрушений, ладно?

Я смерил его хмурым взглядом.

— Мистер Архлеоне, — произнес Кинкейд. — Вы предлагаете мирные гарантии? Если так, Архив заставит вас придерживаться этого.

— Такого я не предлагаю, — ответил Никодимус, не сводя взгляда с меня. — Дрезден сочтет это лишенной ценности монетой, а в нынешней ситуации его мнение единственное, которое реально что-то значит, — он развел руками. — Просто поговорить, Дрезден. Пять минут. Уверяю вас, если бы я хотел причинить вам вред, даже репутация Адского Пса, — он сделал паузу, чтобы выразительно покоситься в сторону Кинкейда, — ни на мгновение не заставила бы меня колебаться. Я бы давно уже вас убил.

Кинкейд удостоил Никодимуса легкой, ледяной улыбки, и воздух буквально зажужжал от сгустившегося напряжения.