почти годится мне в сыновья, я кривила душой. Тогда я боролась с этим чувством как с чем-то постыдным и нелепым, но я полюбила его в тот самый день, когда впервые увидела.

Лишь предельная серьезность Беллы не позволила мисс Ли, как обычно, произнести какую-нибудь колкость. Она изо всех сил сдерживала улыбку, готовую появиться у нее на губах.

— Ваш отец никогда не даст на это согласия, моя дорогая, — довольно мрачно произнесла она.

— Надеюсь, даст, когда я объясню ему все обстоятельства. Боюсь, он очень расстроится. Но если он откажется, напомню ему о том, что я уже взрослая женщина, способная решать сама за себя.

— Не знаю, что он с вами сделает. Его спокойствие и счастье целиком и полностью зависят от вас.

— Я служила ему сорок лет. Отдала ему всю свою молодость, не потому, что таков был мой долг, но потому, что любила его. Теперь другой человек нуждается во мне больше, чем он. Мой отец богат. У него есть уютный дом, книги, и друзья, и здоровье. А Герберту могу помочь только я. Буду заботиться о нем и подарю ему еще пару лет жизни, а если он станет совсем плох, я облегчу его последние дни.

Мисс Лэнгтон говорила быстро, с такой решительностью, что ее старшая собеседница поняла: спорить бесполезно. Белла была полностью поглощена этой затеей, и ни увещевания друзей, ни угрозы отца не смогли бы ей помешать.

— А что на это скажет сам молодой человек? — спросила мисс Ли.

— Об этом я не подумала. Он смотрит на меня как на женщину средних лет, для которой все проявления любви кажутся абсурдом. Иногда он смеялся надо мной из-за того, что я слишком практична и лишена фантазии.

— Где он сейчас?

Прежде чем Белла успела ответить, послышался звонок в дверь, а затем голос Герберта — тот спрашивал дворецкого, пришла ли мисс Лэнгтон.

— Вот он! — воскликнула Белла. — Позвольте мне пойти к нему навстречу, Мэри. Он направляется в гостиную. О, я так нервничаю!

— Не глупите, Белла, — улыбнулась мисс Ли. — Я никогда еще не видела женщину, которая вела бы себя спокойнее, перед тем как сделать предложение объекту своих воздыханий.

У двери мисс Лэнгтон остановилась и с удивительно жалким выражением лица посмотрела на подругу:

— О, как жаль, что мне много лет, Мэри! Скажите мне честно: я очень некрасива?

— Вы даже слишком хороши для глупого и неуклюжего юнца, моя дорогая, — сказала мисс Ли. — Не будь он глупцом, настоял бы на том, чтобы жениться на вас, еще три месяца назад.

Когда Белла закрыла за собой дверь, взгляд мисс Ли замер на бронзовой статуе Нарцисса, стоявшего на пьедестале в своей неизменной позе, олицетворявшей восхищенную влюбленность, с вытянутым указательным пальцем и головой, чуть склоненной набок, словно он к чему-то прислушивался. Она раздраженно обратилась к нему:

— На твоем месте я не принимала бы такой удивленный и озадаченный вид и не упивалась собственной красотой. Надо знать, что, когда любовь и самопожертвование охватывают сердце женщины средних лет, ничто на свете не может удержать ее от сумасшествия. В твое время понятия старой девы не существовало, и ты никак не можешь понять ее чувства, потому что, как ни странно, даже старые девы — люди. А если тебя возмущает разница в возрасте, то знай, что ты идиот, невежественный в вопросах как психологии, так и физиологии. И я сама порой восхищалась молодыми людьми, хотя отношения между нами неизменно оставались исключительно платоническими.

Нарцисс, который напряженно вслушивался в затихающие крики нимфы Эхо, остался равнодушным к разглагольствованиям мисс Ли, и она сердито отвернулась.

Войдя в гостиную, Белла увидела Герберта у окна. Он подошел к ней с улыбкой. Она увидела, что он уже вполне овладел собой, и хотя его лицо еще казалось бледным и мрачным, с него стерлась уродливая печать страха.

— Вы ведь не обиделись, что я заставил вас поехать сюда в одиночестве? — нежно спросил он. — В тот момент я был немного взволнован и чувствовал, что, если не останусь один, выставлю себя на посмешище.

Она взяла его руку и сжала ее.

— Знаете, я никогда бы не подумала назвать любой ваш поступок нехорошим. Но скажите мне сейчас, если вы приняли какое-то решение. — Ей казалось, что выражать соболезнования не стоит. Ведь в тот момент разве могли они его утешить? — Я хотела бы, чтобы вы знали: вы всегда можете на меня положиться.

— Это очень любезно с вашей стороны. Не представляю, что здесь можно предпринять. Осмелюсь предположить, я скоро привыкну к мысли о том, что нельзя заглядывать в будущее, но сначала это будет немного сложно, поскольку лишь это грело мне душу в тоскливом банке. Я останусь там настолько долго, насколько смогу, а когда совсем ослабну, то попытаюсь лечь в больницу. Надеюсь, декан посодействует, чтобы я смог туда попасть.

— О, не говорите так! Это ужасно! — в отчаянии воскликнула Белла. — Неужели я не могу ничего сделать? Я чувствую себя настолько беспомощной…

Какое-то время он просто смотрел на нее.

— Ну, есть кое-что, — наконец произнес он. — Я хотел бы, чтобы вы выполнили одну мою просьбу, Белла. Вы были необычайно хорошим другом для меня, и теперь вы нужны мне как никогда.

— Я сделаю все, что вы пожелаете, — сказала она, и ее сердце забилось быстрее.

— Боюсь, это высшее проявление эгоизма. Но я не хочу, чтобы вы уезжали этой зимой, на тот случай, если что-то произойдет. Знаете, моя сестра скончалась через три месяца, после того как заметили первые симптомы.

— Я готова сделать для вас много больше.

Она положила руки ему на плечи и заглянула в его грустные голубые глаза. Она внимательно рассматривала его лицо, бледное и утонченно-прозрачное, и нежные губы, все еще дрожавшие перед ужасом смерти. Она помнила эти губы и глаза, когда он еще заливался мальчишеским смехом, а его щеки краснели от волнения во время веселых выступлений. Потом она опустила глаза.

— Интересно, могли бы вы заставить себя жениться на мне?

Она отвела глаза, но знала, что он залился ярким румянцем, и, сгорая от стыда, она бессильно опустила руки. Время, которое пришлось ждать его ответа, тянулось невыносимо долго.

— Я не настолько эгоистичен, — прошептал он дрожащим голосом.

— Да, я боялась, что эта мысль может вызвать у вас отвращение, — всхлипывая, произнесла она.

— Белла, как вы можете так говорить! Разве вы не знаете, что я должен испытывать гордость? Разве не знаете, что вы единственная женщина, которая мне когда-либо нравилась? Но я не позволю