сосредоточиться, чтобы не пропустить ни слова. Но смысл этой речи был очевидным, потому что все вдруг одновременно захлопали и начали вопить, как если бы им только что сообщили радостную новость.

Дьяволицы перед Хоаном переглянулись и неожиданно взялись за руки, и он понял, как близки они друг другу.

Будто опьяненные услышанным, обе женщины тихо заплакали, а потом стали что-то друг другу говорить.

Хоан закрыл глаза и попытался понять.

Они говорили на смеси немецкого и французского с использованием минимума арабских слов, поэтому Хоан понял не все, но суть сказанного он уловил, и этого было более чем достаточно.

Они говорили, как безмерно счастливы вместе с другими отправиться на седьмое небо, где один день равен тысяче дней на земле, где нет ни горя, ни страха, ни стыда, ни тления, где никто никогда не испытывает голода. Глаза Хоана открылись шире, и его прошиб холодный пот. Их глаза излучали истинное счастье, и Хоан в глубине душе им даже позавидовал. Но одновременно почувствовал смертельный ужас.

Они называли себя священными воинами, джихадистами, и не могли дождаться момента, когда им позволят совершить подвиг, к которому они так долго шли. Они опять крепко обнялись, как сестры, которые на время были разлучены и потом снова воссоединились.

«Наша миссия в жизни выполнена». Когда до Хоана дошел смысл этих слов, он утвердился в своих самых страшных догадках: при каждом новом указателе с названием города, убегавшем назад, все они приближались к смерти.

Хоан попытался проигнорировать взгляды женщин, когда они вдруг синхронно, как сиамские близнецы, прекратили свои радостные разговоры и вспомнили о возложенной на них обязанности наблюдать за ним.

– Он что-то слышал? – шепнула одна другой.

Хоан слышал все. Он попробовал собрать силы, чтобы хоть как-то пошевелиться. Его мучители были так уверены в надежности препаратов, которыми накачивали его, что не взяли на себя труд его привязать. Если бы он смог немного вытянуть левую руку, чтобы отвалилась канюля с запястья или из нее выпала бы трубочка, то действие лекарства стало бы слабее и он при остановке автобуса мог бы позвать на помощь.

Хоан закрыл глаза и попробовал сосредоточиться на том, чтобы вернуть ощущения в руке, а когда этого не получилось, сосредоточился на кисти и пальцах. Но все это оставалось безжизненным куском плоти, и только.

Он сидел так некоторое время, внешне безучастный к окружающему миру; потом две фурии опять стали шептаться, улыбка одной из них была самой странной из всех, какие он только видел.

Обе тихо посмеивались в предвкушении того, что вскоре произойдет. Насколько Хоан мог понять, они все притворятся «туристами» и отправят сотни людей прямо в ад. Потом они заговорили о Галибе, их духовном вожде, причем с таким жаром, что можно было подумать, будто они, кроме всего прочего, были его любовницами. Сама только мысль о том, что этот человек будет рядом с ними в их последний час и увидит, как они принесут себя в жертву, привела их в совершенный экстаз.

Спустя несколько минут все сидевшие на местах впереди как по команде сошли в проход и встали на колени для молитвы. Женщины перед Хоаном тоже погрузились в молитву, и Хоан смог пошире раскрыть глаза и посмотреть в окно на дорогу.

Легковые автомобили пролетали мимо, как осенние птицы. Люди спешили на работу. В некоторых на заднем сиденье были дети, вероятно, родители везли их в школу или еще куда-нибудь. Пару раз он успевал уловить быстрый взгляд любопытного ребенка, прижавшегося носом к стеклу.

Тогда Хоан попробовал изображать косоглазие, закатывать глаза, быстро мигать; улыбки и смеющиеся лица проезжающих он видел в ответ.

А почему они должны реагировать по-другому?

«Взгляните на меня!» – говорил он про себя снова и снова, и они смотрели на него, но его не видели. Не видели в нем человека, который скоро принесет смерть многим людям.

– Дамы и господа, – возвестил шофер, – это наша конечная остановка – Берлин. – Многие зааплодировали, хотя автобус въехал в безликий жилой район, который был совершенно не похож на столичный город.

В этом лабиринте многоквартирных домов они поставили автобус поперек парковочных мест перед детской игровой площадкой.

В какой-то момент Хоану показалось, что его попутчики стали похожи на зомби – пустой взгляд, механические движения. Все происходило как на конвейере, по заранее отработанной программе.

Большинство из пассажиров было отправлено куда-то на легковых автомобилях, потом приехал еще один автобус за ним и двумя женщинами в колясках. Операцией руководил Хамид, значит они придавали большое значение тому, чтобы эта часть транспортировки прошла как надо.

Как и раньше, его поместили в среднем проходе, но в этот раз он оказался лицом к лицу с парализованными женщинами в колясках, так что теперь он мог наблюдать за их лицами и испуганными глазами.

Несмотря на паралич, старшая из них пыталась повернуть голову к младшей – конечно, чтобы как-то ее поддержать, но это у нее не получалось. Молодой женщине, напротив, повернуть голову было намного проще, и она растерянно смотрела на профиль старшей. До чего же они были похожи. Неужели это мать и дочь? И почему они здесь?

Только сейчас в этом проходе он осознал, частью какой трагедии стал не по своей воле. Каждой из этих женщин предназначено было стать жертвенным агнцем в священном действии – и ему вместе с ними.

Раздался какой-то треск в белом автобусе, стоявшем рядом. Там возилось несколько мужчин. Хоан увидел, как открылась задняя дверца, из большого ящика для перевозки крупных вещей вынули что-то обернутое в пластик и осторожно перенесли к задней части автобуса для перевозки инвалидов. Корпус его вздрогнул, когда предмет встал на место, и послышалась громкая ругань Хамида. Хоан даже думать не смел, что же находится внутри.

Еще десять минут они спокойно ехали по берлинским улицам, и, когда остановились у светофора рядом с мигрантским киоском, где во всю ширину витрины было что-то написано арабской вязью, взгляд Хоана скользнул по стоявшему на тротуаре стенду с главными материалами свежей прессы.

Хоан не успел прочитать заголовок, но фотографии под ним оказалось достаточно, потому что это был его портрет. На лице легкая улыбка, как ему предписал фотограф «Орес дель диа».

Хоан глубоко вздохнул. Значит, его искали. Все-таки была надежда?

В ту же секунду ему на голову накинули капюшон.

36

Карл

День пятый

Карл с огорчением посмотрел на Асада. Серое лицо, ни малейших намеков на улыбку. Как солдат с посттравматическим шоком,