На следующий день этим иллюзиям настал конец. Дёниц написал Гиммлеру письмо, в котором было сказано:

Аналогичные письма были отправлены Геббельсу, о смерти которого во Фленсбурге было неизвестно, Розенбергу, который по странной иронии судьбы все еще числился министром оккупированных восточных территорий, и нацистскому министру юстиции Тираку. Бормана, который не был министром, не было нужды смещать, его можно было просто проигнорировать. Дёниц решил порвать с прошлым и выгнал нацистов из правительства. В течение недели после смерти Гитлера, который одним страшным звучанием своего имени искусственно продлевал из своего подземелья существование партии, ее остатки словно растворились в воздухе и были сметены новым ветром. Два дня спустя в Реймсе было подписано соглашение о готовности к безоговорочной капитуляции, и тысячелетний рейх испустил дух.

Но Гиммлер пока оставался. Он перестал быть рейхсфюрером, верховным жрецом и инквизитором, превратившись в бесцельно прозябавшего, нерешительного, заурядного человека, который утратил смысл жизни, но никак не мог смириться с призрачностью своего бытия. Он остался во Фленсбурге, смущая преемников и задавая головоломки своему не имевшему теперь никакого значения штабу. Тем не менее Гиммлер сохранил весь свой пышный антураж: штаб численностью 150 человек, отделение радиосвязи, охрану на четырех машинах. Однако что с ним будет дальше, Гиммлер не знал. Иногда он обращался к друзьям за советами. Должен ли он покончить с собой? Надо ли ему сдаться? Может быть, стоит залечь на дно? Он надеялся, что его возьмет под защиту кто-нибудь из нацистских фельдмаршалов – например, Буш или Шернер. Он поехал к Бушу, но Буш через несколько дней отослал его назад. Шернер же теперь был вне досягаемости[252]. Гиммлер никак не желал понять, что уважение, которое люди выказывали его силе, не распространяется на его слабость. На один день Гиммлер незаметно исчез, но затем вернулся. Он написал письмо фельдмаршалу Монтгомери и каждый день интересовался, пришел ли ответ. Но Монтгомери не ответил. Не было даже Шелленберга, который всегда питал его иллюзорными надеждами, ибо Шелленберг был в Швеции. Гиммлер каждый день спрашивал, нет ли от него вестей; но «Шелленберг, – как сказал Гиммлеру один из членов его штаба, – отнюдь не грезил о возвращении. Он надавал Гиммлеру слишком много невыполнимых обещаний». Гиммлеру пришлось приблизить отвратительного Гебхардта, но Гебхардт, как и все в те дни, думал теперь только о себе. Следует добавить, что Шелленберг не стал приписывать неудачу своих хитроумных политических махинаций недостаткам своих концепций или неумению доводить их до конца; его проницательность и ум были выше подобных подозрений. Оглядываясь из Швеции на этот свой провал, он всячески щадил свою гордость. «Все рухнуло, – говорил он, – из-за вечной нерешительности рейхсфюрера».

Тем временем разжалованный рейхсфюрер продолжал пребывать в нерешительности. Еще две недели он вел свою бесцельную жизнь на задворках фленсбургской администрации, а потом в один прекрасный день уехал в сопровождении секретаря и адъютанта. Гиммлер переоделся простым солдатом, а для лучшей маскировки надел черную повязку на один глаз. Так и не приняв решения до самого конца, он и сейчас едва ли понимал, куда и зачем едет. В конце концов он пришел на британский контрольно-пропускной пункт. И только там, после того как его опознали, раздели и обыскали, когда врач приказал ему открыть рот, едва не лишив возможности самому выбрать для себя род смерти, он наконец принял решение. Он раскусил ампулу с цианистым калием, спрятанную во рту под коронкой зуба. Через несколько секунд Гиммлер был мертв.

Это была вполне подобающая ему смерть, такая же подобающая, как варварское погребение Гитлера и тихая, второстепенная смерть Геббельса, смерть, подобающая характеру Гиммлера, ибо она была жалкой и запоздалой, и вполне соответствовавшая тем функциям, которые он уже не мог исполнять. Зловещий верховный жрец Гитлера, служивший когда-то у алтаря, совершавший таинства и с неистовым фанатизмом приносивший бесчисленные человеческие жертвы, был свергнут со своего пьедестала, став объектом сомнения. Он превратился в бродячую тень, призрачного ризничего, лихорадочно ищущего святыню, которой он не имел теперь возможности поклоняться. Бог умер, храм развалился, вера развеялась по ветру, ученики и апостолы отступились от нее. Самоубийство жреца – это естественный конец главы этой истории, истории дикого племени с его первобытными суевериями.

Исходной целью написания этого исследования было установление факта смерти Гитлера и, таким образом, предотвращение возникновения мифа. Определенно использование самим Гитлером мифологии в политике имело такие катастрофические последствия для мира, что мы отчетливо понимаем недопустимость повторения такого сценария. Теперь мы знаем факты, и если бы мифы, как истина, зависели от разумных доказательств, то мы могли бы успокоиться. Но мифы не похожи на истину; они суть выражение торжества веры над очевидностью. Действительно, форма мифа отливается под внешним воздействием фактов; существует некий минимум необходимых объективных доказательств, которым должен соответствовать миф, если он желает выжить; то стоит только хотя бы на словах уплатить этот необходимый минимум, и человеческий ум тотчас дает полную свободу своей бесконечной склонности к самообману. Если мы вспомним, какими смехотворными доказательствами удовлетворяются самые абсурдные верования, то нам стоит трижды подумать, прежде произносить вслух что-либо маловероятное.

Поэтому, несмотря на то что в этой книге изложены только строго проверенные факты, я могу лишь с большой опаской пророчить успех первоначального ее замысла. Очень многие видели Нерона мертвым, но в течение всего лишь года после его смерти возникло сразу несколько Лже-Неронов, и люди верили в их подлинность. В нашей собственной истории многих принцев убивали в Тауэре, но потом находились люди, которым было удобно объявлять о том, что они уцелели и выжили. Отвлечемся от этих обескураживающих примеров и обратимся к истории греческого философа Эмпедокла, который, чтобы сохранить свою репутацию, тайно бросился в кратер Этны, уверенный в том, что покинутые им сограждане решат, что он вознесся на небо, вспомнив его проницательное пророчество. Но граждане Гиргента не пришли к желаемому выводу. Они нашли у края кратера выброшенную вулканом сандалию пророка, и это удовлетворило их любопытство без обращения к чудесам. Такая аналогия может вселить в нас надежду, что не все потеряно; но к этому надо добавить, что сицилийские греки с детства обучались критическому мышлению и имели очень высокий уровень жизни; немцы же очень долго были лишены первого и едва ли в ближайшем будущем достигнут второго.