После этого великий князь Николай Николаевич и командующие фронтами генералы Алексеев, Брусилов, Эверт, Сахаров, Рузский прислали царю телеграммы «отречься». Для него эти телеграммы означали одно: отказ генералов от повиновения и от поддержки. Кольцо предательства замкнулось – Николай II оказался в ловушке.

Иван Солоневич по этому поводу писал: «В этом предательстве первая скрипка, конечно, принадлежит военным. Этой измене и этому предательству нет никакого оправдания. И даже нет никакого смягчающего вину обстоятельства: предательство в самом обнаженном виде».

С большой долей вероятности, считают историки, можно утверждать, что в Пскове произошло насильственное свержение Николая II, оформленное как отречение.

Армия лишилась своего главнокомандующего накануне наступления, к которому все уже было подготовлено.

Державный монолит, потеряв опору, рухнул…

Трехсотлетнее правление династии Романовых завершилось 3 марта 1917 года на улице Миллионная, дом 12, в квартире князя Павла Путятина, после того как великий князь Михаил Александрович, в пользу которого отказался от престола Николай II, подписал, под давлением, соответствующий манифест, правда с условием, что через полгода в стране будет созвано Учредительное собрание для определения формы государственного устройства.

Теперь, сто лет спустя, становится ясно, что не революционные матросы и солдаты подтолкнули царя к отречению, а предательство его ближайшего окружения – великих князей, практически всего генералитета и Русской Православной церкви, которым надлежало быть «столпом и хребтом самодержавия». И, как знать, не отрекись император от престола, вполне возможно, история России пошла бы по-другому.

На заборах и стенах московских домов ветер трепал расклеенные листовки с воззванием:

Граждане свободные солдаты!

Свершилось – цепи рабства навеки разбиты!

Кровавый император Николай Второй низложен, а великий князь Михаил отказался от престола.

Во главе государства встало Временное правительство, чтобы обеспечить выборы во Всероссийское Учредительное собрание.

Да здравствует Революция, Учредительное собрание и Временное правительство!

Николай Игнатьевич Лоза принял февральскую революцию… Она открывала, как считали многие, в том числе и Николай путь к новой, достойной жизни…

Как вспоминал его брат Карп Лоза:

«Николай с восторгом принял революцию… Радовался этой действительностью. Мечтал о скором окончании войны, о дальнейших возможностях… Мечты, надежды юности…»

И хотя в «Февральской революции» писал И. Солоневич, «не было никакого «народа», были грязь, предательство, бездарность, бесчестность – немецкие деньги, английское влияние, безмозглое своекорыстие – кровь и грязь, грязь и кровь…», образованная часть российского общества восприняла падение самодержавия как несомненное благо для страны. Общество верило: уйдет Николай II и жизнь в России устроится на европейский лад ко всеобщему удовольствию, поэтому в умах многих Февральская революция стала символом освобождения, открывая перед Россией новые перспективы.

В народе Февральская революция была воспринята как Пасха, как чудесное избавление от проблем и несчастий. На улицах все поздравляли друг друга с революцией и троекратно целовались.

Надо сказать, что спустя всего несколько месяцев в российском обществе восприятие февральских событий – этого «медового месяца русской революции» существенно изменится; спустя несколько лет – изменится и отношение к власти, которая обещала свободу народу; спустя десятилетия – изменится отношение и к самой большевистской революции.

А по прошествии ста лет, в наше время, октябрьские события 1917 года все чаще воспринимаются как чудовищный эксперимент над народом.

Газеты тех дней пестрели статьями, в которых славилась свершившаяся революция – мечта человечества. «Русские ведомости» 3 марта 1917 года писали:

«Освобожденная Россия, —

Какие дивные слова!

В них пробужденная стихия

Народной гордости – жива!

Как много раз, в былые годы,

Мы различали властный зов:

Зов обновленья и свободы,

Стон – вызов будущих веков!»

Однако несмотря на кажущееся воодушевление, в душах московских обывателей-горожан постепенно накапливались неосознанное беспокойство и тревога. Беспокойство вызывало то, что с 1 марта 1917 года в Москве началась выдача хлеба по карточкам, а тревога усиливалась горами неубранного снега и мусора, выраставшими с каждым днем на улицах и во дворах Москвы. Во время «великих событий» дворники перестали расчищать и убирать улицы. Как писала московская «Газета-копейка»: «На улицах стало практически невозможно разойтись двум взрослым людям – любой, попытавшийся уступить дорогу, обязательно оказывался в сугробе». В феврале-марте, пока лежал снег, грязь не так бросалась в глаза, но потом, что больше всего удивляло прапорщика Лозу, похоже было, что эту грязь никто и не собирался убирать.

«Неужели революция и грязь не могут существовать друг без друга?» – с усмешкой думал он.

Нужно сказать, что до «великих событий» при каждом доме в обязательном порядке содержался дворник – человек, главной обязанностью которого было поддержание чистоты во дворе и на прилегающем к дому участке улицы. Дворник носил белый фартук, фуражку и бляху установленного образца с номером дома. В Москве дворники имели жесткую иерархию. Младшие дворники занимались собственно уборкой двора и прилегающей к дому улицы. Дежурный дворник с бляхой и свистком дежурил у ворот дома, следил за порядком, не пропускал во двор разносчиков и прочих «нежелательных личностей». На ночь дежурный дворник запирал ворота и сидел в подворотне, ожидая припоздавших жильцов.

Старший дворник уже не брал в руки метлу. Он был доверенным лицом домовладельца, руководил работой дворников и прочего домового персонала. Залогом хорошей работы дворников было довольно высокое жалованье: младший дворник получал 20 рублей, дежурный дворник – 25–35 рублей, старший – более 50 рублей. Уровень доходов старшего дворника был близок к уровню младшего офицера. В дворники предпочитали брать бывших солдат и унтер-офицеров. Дворники были первыми помощниками околоточного. За тем, как дворники исполняют свои обязанности, следила полиция и особая санитарная инспекция – потому и чисто было на улицах Москвы. Когда вся эта система рухнула – «свобода!» – город быстро зарос грязью (Музафаров А. А. 11 мифов о Российской империи. М.: Эксмо, Яуза, 2018).

Николай Лоза, собственными глазами наблюдая происходящее на улицах и площадях Москвы, видел, что революция всколыхнула море человеческих сердец: все бурлило и клокотало…

Манифестации, митинги проходили по всему городу.

На первый взгляд стихийно, а может быть, и специально, думалось Николаю Лозе, организовывались импровизированные трибуны. На них выступали эсеры, эсдеки, кадеты, большевики, октябристы и даже анархисты… Все говорили про свободу, равенство, братство. Некоторые, а вернее большинство призывали за продолжение войны до победного конца. Громче всех митинговали эсеры. Они выкрикивали лозунги: «Да здравствует победа революционной армии над немецкими извергами!» и «Да здравствует Временное правительство!»

Присутствуя на этих манифестациях, Николай видел, что многие, после выступления эсеров, одобрительно хлопали. Из толпы слышались одобрительные выкрики.

Выступали ораторы и с иными лозунгами: «Да здравствует немедленный демократический мир!», «Долой грабительскую войну!»… При этом толпа то разряжалась взрывом аплодисментов, то гневными выкриками…

Николай Лоза слушал