— Клэр… — прошептал он с какой-то неприкрытой болью, от чего больно стало ей.

— Как ты? — дрожащим голосом молвила она, едва удерживаясь от того, чтобы не коснуться его, чтобы не обнять его посреди незнакомых людей, которые сновали туда сюда и странно поглядывали на них. — Что с тобой происходит?

Он нахмурился, глядя ей в глаза, а потом медленно убрал руку с ее лица, и стало очевидно, что он вновь отгораживается от нее, не собираясь ничего рассказывать. Не собираясь подпускать ее к своим переживаниям. К тому, что мучило его.

— Ты ведь хотела поесть, — сказал он уже окончательно придя в себя.

Клэр испытала почти физическую боль от того, что он так легко отмахнулся от ее вопроса. Проглотив ком в горле, она всё же поняла, что лучше пока не говорить об этом. Тем более в присутствии людей, которые мешали. Утешало лишь то, что Эрик всё еще позволял ей держать его руку в своей.

— Тебе тоже нужно поесть, — сказала Клэр, понимая, что даже его холодность не помешает ей сделать то, что она должна была сделать: ни в коме случае не должна была позволять Эрику отмахнуться и скрыться от нее. Тем более в таком состоянии. — Мы можем взять еду с собой и уехать?

Эрик так долго смотрел на нее, что казалось, ни за что не заговорит, но мягко кивнул и медленно отстранился от нее.

— Подожди меня в карете. Я скоро приду.

Ей было непросто отпустить его, но она знала, что это ненадолго. Разжав пальцы, она выпустила его руку, ощущая чувство глубокой потери, зияющую пустоту в груди, которую не ощущала никогда прежде.

Вернувшись к карете, Клэр распахнула дверь с намерением забраться внутрь, но буквально замерла, увидев небольшую красивую вазу, в которой стоял ее букет из ландышей.

— Боже…

Если до этого ей было трудно удержаться, сейчас уже не останавливаемая никем, Клэр почувствовала, как плачет. Плачет по человеку, который окончательно перевернул ее мир так, что он уже не смог бы стать прежним.

Стоя у дверцы кареты, Эрик всё никак не решался открыть ее.

Черт возьми, он терял голову рядом с ней так, что не мог больше справляться с собой. И вновь не сумел скрыть то, что ей не следовало замечать! В который раз. То, что она вновь увидела, поняла и попыталась успокоить тогда, когда он был не в состоянии сам это сделать.

Всё зашло слишком далеко. Если прежде он опасался того, что привяжется к ней еще больше, теперь понимал, как глубоко она проникла в него. Так, что слилась с его кровью, срослась с плотью и стала частью его самого. Он не мог отпустить ее. И игнорировать. Как же глупо было полагать, что он сможет это сделать.

А теперь… Теперь она ждала его в карете, куда он и принес ланч.

«Тебе тоже нужно поесть…»

Он не хотел есть. Эрик хотел обнять ее, зарыться в ее душистые волосы, ощутить запах ландышей и никогда больше не отпускать ее. Тогда сердце перестало бы ныть. Так он смог бы вновь дышать. Так он мог бы жить вечно…

Медленно открыв дверь, он с замиранием сердца увидел Клэр, которая сидела на сиденье, накинув на плечи отцовскую шаль. Накидку она сняла и аккуратно сложила рядом. Вздрогнув, она обернулась и застыла, пристально глядя на него своими невероятно грустными темно-золотистыми глазами, один взгляд которых буквально сбивал его с ног.

Тяжело дыша, он взобрался внутрь с небольшой корзиной, захлопнул дверь, и карета мерно покатилась по дороге, унося их прочь от места, где он чуть было не столкнулся с тем, что никогда не думал увидеть вновь…

Ему нужно было взять себя в руки и радоваться тому, что он сумел избежать опасной встречи, что его не заметили, но не мог. Черт побери, как он мог забыть о том, с чем столкнулся? Он сам должен был увести оттуда Клэр, но был слишком потрясен, и это чуть было не стоило им жизни. Ему следовало быть более бдительным…

Его внимание отвлекла Клэр, которая неподвижно сидела на противоположном сиденье и пристально смотрела на него. Лучи солнца, проникая сквозь окна кареты, падали ей на лицо, позолотив кожу так, что она буквально сияла. Ему до смерти хотелось дотронуться до этой кожи.

— Я принёс тебе… — сказал он, отведя от нее взгляд, и потянулся к ее сиденью, чтобы поставить рядом с ней корзину, но увидел вазочку с ландышами, которая она держала забинтованной рукой так, будто ее собирались отнять у нее. — Тебе принесли воду.

— Спасибо, — прошептала она слегка хриплым голосом.

Эрик покачал головой и поставил рядом корзину так, чтобы не коснуться и не уронить вазочку.

— Твой ланч.

— А ты? Ты не хочешь есть?

Вскинув голову, он вновь заглянул ей в глаза.

— Как твоя рука? — спросил он, опустив взгляд на ее руку.

Лицо ее исказилось будто бы от боли, она опустила голову, поправив шаль на плечах.

— Больше не болит.

Сняв шляпу и положив ее рядом с собой, Эрик откинулся на спинку сиденья и взглянул на ее забинтованную руку, стараясь унять удары своего обезумевшего сердца.

— Я мог бы подержать твою вазу, пока ты…

— Сколько тебе лет? — внезапно спросила Клэр тихим сосредоточенным голосом.

На этот раз он не смог не взглянуть на нее.

— Что?

— Сколько тебе лет, Эрик?

Она спросила это так, будто ничего важнее этого сейчас просто быть не могло. Эрик выпрямился на сиденье, чувствуя, как тревожно бьется сердце. Потому что было такое ощущение, будто она хочет узнать не просто его возраст.

— Двадцать восемь.

Клэр тоже выпрямилась на сиденье, будто бы готовясь к чему-то важному.

— Что еще тебе нравится изучать кроме истории?

«Очертания твоих губ, звучание твоего голоса, тяжесть и мягкость твоих волос…»

Эрик мог бы бесконечно перечислить то, что нравилось изучать в ней.

— Нравится кататься по утрам на лошади.

— Что еще? — прошептала она, внимательно слушая его.

— Нравится купаться в озере за домом, когда становится невозможно больше работать.

— Где ты учил историю? В Кембридже?

Эрик вдруг потрясенно замер. Боже, она делала почти то же самое, что и он во время той прогулки в Гайд-парке, когда задавал вопросы, чтобы хоть что-то узнать о ней! Узнать о ней всё. У него дрогнуло, а потом и сжалось сердце. Это было опасно, чертовски опасно то, что она пыталась сделать. Но еще труднее было устоять, когда она с такой невыносимой грустью смотрела на него.

— Я учился в Оксфорде. В Кембридже преподают точные и естественные науки.

Взгляд ее стал еще более мягким. Таким нежным, что у него перехватило дыхание.

— Вероятно, ты был самым выдающимся из учеников.