– Не говори, о чем не знаешь, – он ощетинился.

– Да я ничего не знаю! – она уже с трудом сдерживалась. – Я подчиняюсь тебе, принимаю твои решения, сижу под твоим надзором и без твоего ведома не могу ни с кем встретиться! Ты говорил, в мир пришло что-то новое… ты был готов использовать этот шанс… А потом ты просто испугался, Мартин. Решил сделать вид, что ничего не случилось.

– Я испугался, – сказал он медленно. – Я очень испугался, когда ты оказалась в том кабинете, в Вижне. Ты… понимаешь, какой ценой тебя выкупили… у этой своры? Даже не кураторов-упырей… а у вековой инквизиторской традиции?

– А я ненавижу вашу инквизиторскую традицию. Я хочу разрушить вашу инквизиторскую традицию. Я не боюсь ни этих… упырей, ни тюрьмы, я уже вообще ничего не боюсь. Я хочу, чтобы этот проклятый мировой порядок перестал существовать, почему ты не хочешь помочь мне?!

– Ты меня не слышишь, – проговорил он глухо, устало и очень разочарованно.

* * *

«…и сказала сироте: ступай в лес и не возвращайся без хвороста. А был лютый мороз, но сирота не могла перечить, повязалась платком и пошла. Вошла она в лес, а хвороста нет – все завалило снегом и не видать ничего – темно, ветер задувает… Вдруг слышит: поют тонкие голоса и зовут ее. Пошла сирота и увидела огонек, и решила, что это костер и вокруг костра сидят добрые люди и ждут ее, и зовут. Пошла она на огонек и увидела высокую гору, а под ней глубокую нору, и в обе стороны идет лестница. И пошла она в гору, но тяжко идти, будто страшная ноша лежит на плечах и чужие руки цепляется за полы, не дают идти. И ослабела сирота, и видит: идет-то она в гору, а ноги ведут ее в нору, и шагают будто сами по себе…»

Камин сожрал бумагу, компьютерный диск был переформатирован, но мозг продолжал работу – как однажды запущенный ядерный реактор, который не остановится, пока не выгорит топливо.

Ивга ходила от стены к стене, не зная, как остановить захлестнувший ее поток. Это мог бы сделать Клавдий, но тот сидел перед остывающей чашкой чая и смотрел в пустоту, и этот взгляд приводил Ивгу в отчаяние.

«…Явились звери из тумана и пепла, пришел большой пожар, и ведьмы творили свои дела с утра до ночи: одна насылала болезнь, другая призывала зверей и разжигала пламя, а третья лечила людей и обещала, что напасти не вечны и придет век любви и покоя. Инквизиторы вошли в первое селение, пошли по домам и отыскали ведьму, и убили ее. Вошли во второе селение, и сельчане сами привели свою ведьму, и инквизиторы казнили ее. Вошли в третье селение, и ведьма сказала соседям: «Защитите меня, ведь я помогала вам». Но сельчане устрашились. Инквизиторы поволокли ведьму на казнь, и она сказала: «Лишь тогда придут в этот край покой и любовь, когда вода загорится, камни станут легче пуха, а соседи заступятся за свою ведьму, а если нет – то и нет». И инквизиторы сожгли ее…»

– Клав, – она остановилась на пороге кухни. – «Чистая» инициация существует.

– Да, – сказал он приветливо, но взгляд остался неподвижным. – Конечно.

Ивга поняла, что он не слышит ее, что он уходит все дальше и вернуть его нет возможности.

* * *

На улице моросил дождь.

Эгле вышла, сказав в пустоту: «Я куплю сигарет». На самом деле она не собиралась ничего покупать, ей надо было вырваться из-под одной с ним крыши, собраться с мыслями и прекратить истерику.

Блестели мостовые, отражая городские огни. Лужи на обочинах брались льдом, ледяные иголки прорастали, тянулись друг к другу, складывались в узоры – и разбивались под колесами, и снова пытались расти. Эгле шла, ни на кого не глядя, не узнавая города, в котором жила много лет, не узнавая свое отражение в тусклых витринах.

На перекрестке скучал таксист, из опущенного окна машины бормотал профессионально-бархатный голос:

– …Прежнего Великого Инквизитора много раз упрекали за чрезмерную снисходительность к ведьмам. Мягкость, объяснимую его личными обстоятельствами. Кто бы ни явился на смену господину Старжу, этот человек будет вынужден ответить на вызов времени: ведьм слишком много в нашей жизни. Им следует указать их место…

Эгле, не касаясь, не подходя к машине, отключила радиоприемник. Таксист озадаченно повертел ручку; Эгле прошла мимо, не глядя на него.

Она может приподнять эту машину и уронить с высоты. Вместе с водителем.

На ходу она отвесила себе пощечину. На нее покосились прохожие, кто-то хихикнул, жест вышел истеричный и смешной, и щека теперь горела, и дергалось веко. Она должна подтверждать свой выбор каждый день, да что там, каждую минуту. Она целительница, а не флаг-ведьма…

Можно позвонить Элеоноре – сейчас. У Эгле появились союзники, это ненадолго, это редчайший случай, который нельзя не использовать. Сейчас – или никогда. Что скажет Мартин? Посмотрим. Когда Мартин увидит, что Эгле права, он смирится. Победителей не судят…

– Не могу, – сказала Эгле шепотом. – Страшно.

Под мостом плавали лебеди на незамерзшем пруду. Потемневшая от времени табличка призывала не кормить птиц; Эгле с горечью подумала, что, глядя на лебедей, теперь всегда будет вспоминать трагическую историю девочки, так и не ставшей балериной… Лебеди в городе. Зимой, в Ридне. Почему не улетели?!

Она остановилась у чугунной ограды моста. Лебеди дремали, спрятав головы под крыло, на черной поверхности плавали куски размокшего хлеба. Эгле нахмурилась, пытаясь сформулировать простую и неприятную мысль – что-то насчет хлеба и свободы, и не совсем ясно, при чем тут ведьмы. Знал ли Клавдий, что его отставка повлияет не только на Мартина – на всех? Что маятник качнется, что ведьм начнут сторониться, а потом и гнать отовсюду?

Она пошла дальше, и вечерний людный город казался странно пустынным. На автобусной остановке мерзла девочка в куцем пальто, Эгле прошла мимо…

И остановилась, дернувшись, будто ее ткнули иголкой. Обернулась. Узнала эту девочку.

Руки Лары Заяц, покрасневшие от холода, по-цыплячьи торчали из слишком коротких рукавов. Вязаная шапка была надвинута низко на лоб. Лара переминалась с ноги на ногу и смотрела на Эгле, исподлобья, напряженно, будто решая, что делать. Ей хватило бы секунды, чтобы метнуться в сторону и раствориться в переулках.

– Привет, – сказала Эгле одними губами. – Я тебя не выдам.

Лара Заяц не двигалась с места – усталая, измученная, настороженная, но по-прежнему «глухая», неинициированная ведьма. Чудо, что она до сих пор не прошла обряд. Осталась человеком. Есть надежда.

– Лара, ты… где ты была весь день? Как ты сюда попала?!

– Я тебя искала. – Лара неуверенно улыбнулась, улыбка преобразила бледное лицо. – Я… послушай. Ты сказала, что ты одна такая ведьма – ты не одна такая. Есть еще.

* * *

– Это далеко?

– Полчаса. Мы пойдем пешком. Я не сяду в автобус, они меня поймают.

– Как ты нашла эту женщину?!

– Это она меня нашла. Пустила к себе. Я рассказала про тебя. Она сказала, что, если ты придешь, она все расскажет про чистую инициацию.