Мы живем в мире, который сами себе конструируем. Можем дать себе установку ограничить все, что грозит разрушить гармонию существования. В гносеологии выработано такое понятие — «бритва Оккама» — методологический научный принцип, получивший название от имени английского монаха-францисканца, философа-номиналиста Уильяма Оккама. В кратком виде он гласит: «Не следует множить сущее без необходимости». Сам Оккам писал: «Что может быть сделано на основе меньшего числа предположений, не следует делать, исходя из большего» и «Многообразие не следует предполагать без необходимости». Иногда еще его называют принципом бережливости или «законом экономии». Другими словами, если у нас есть более простое, «экономное» объяснение какой-то научной (и не обязательно) загадки, его и надо выбрать, отрезав «бритвой Оккама» остальные теории.

Вот что-то вроде «бритвы Оккама» надо применять, думается, в отношении некоторых мыслей в нашей голове. Есть вещи, о которых просто не надо думать. Например, здоровый человек не помнит о смерти, потому что, если постоянно думать о том, что умрешь, непонятно, живешь ли ты на самом деле. К числу тем, на которые стоит поставить табу, можно отнести и гипертрофированную ревность.

У Лопе де Вега есть такие строчки: «Поверьте мне: любовь уходит путем, которым входит ревность»[324]. Это очень мудрая мысль. Установка на определенный ракурс видения жизни — величайшая возможность быть счастливыми, которую дает нам мозг. Надо давать любимому человеку право на личное пространство. Мы застегиваем сумку на «молнию», кладем деньги во внутренний карман пиджака, покупаем глухие шкафы и занавески, чтобы вещи не выдавали лишнюю информацию. Лишнюю не потому, что она плохая, — просто ненужная и потому может принести вред.

Помните байку про двух монахов, которые идут в Сантьяго-де-Компостела? У реки стоит молодая женщина — боится воды. Первый монах берет ее на руки и переносит. Идут дальше. Второй начинает пилить: «Я видел — ты касался ее груди, она дышала тебе в ухо, ты не мог ее не вожделеть. Стыдись, мы же идем в святое место!» Первый отвечает: «Я эту женщину оставил там, а ты ее до сих пор в себе несешь».

Негативными фантазиями можно испортить себе любую, даже самую счастливую жизнь. Поэтому следует просто дать себе установку: не думать о смерти, не думать о плохом, не сравнивать себя с другими. Думать надо о себе — раскрашивать свой мир яркими красками, не создавая проблем окружающим и не заглядывая к ним за кулисы. Да, такая установка — это тоже транс. Раз уж нам суждено переходить из одного трансового состояния в другое, надо соглашаться только на самые комфортные.

В большинстве случаев человек может выбирать, как ему жить — в веселье или печали. Вспомним знаменитое баховское окончание — религиозную музыку в миноре Бах всегда заканчивал мажорным трезвучием, чтобы люди выходили из церкви с верой и без тревоги. А в фильмах ужасов, наоборот, любят многоточие — в конце намекают, что чудовище недоистреблено и будет следующая серия кошмара. Само чудовище, кстати, не так страшно — при виде его мозг займется проблемой спасения: залезть на дерево или прыгнуть в воду. Гораздо неприятнее ожидание страшного, мысли о нем, даже с позиции стороннего наблюдателя. А если оператор поставит камеру как бы внутрь жертвы, будет еще страшнее. Но самый ужас — это когда камера в голове у чудовища: зритель чувствует тревогу, понимает, что опасность исходит от него самого, и при этом даже не знает, кто он. Отсюда вывод: человек, который знает, кто он, который много сил тратит на обустройство своего богатого внутреннего мира, живет без страха. И ни один режиссер не сможет придумать чудовище с достаточным количеством голов, рук, ног, языков и зубов, чтобы его напугать.

В религии недопустимость некоторого рода мыслей всегда была тесно связана с проблематикой греха. В высокоразвитых религиях греховным могут являться не только поступки людей — уже совершенные ими действия, — но и сами мысли (или мечты) о возможности таких поступков.

О таких «мыслепреступлениях» (воспользуемся — несколько вольно — этим термином из антиутопии «1984» Джорджа Оруэлла) рассказывается в Библии.

Десять заповедей из Ветхого Завета, данных Моисею, были сводом норм, призванных обуздать естественные человеческие инстинкты, слабости (например, ограничение обычного у южных народов закона кровной мести «(Только) око за око, (только) зуб за зуб»). В Новом Завете Христос вводит для своих последователей новую высоту, новую планку: «Вы слышали, что сказано древним: не прелюбодействуй. А Я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем» (Мф. 5: 27–28). То есть подразумевается, что десять заповедей для христиан — это естественный минимум, который даже не обсуждается, однако, если ты вступаешь на путь серьезного духовного делания, предстоит борьба не столько внешняя, сколько внутренняя, на уровне мыслей. Ибо от зарождения мысли до воплощения греха в действие существует несколько стадий.

Христианские богословы выделяют несколько этапов в развития греха — от мысли к делу: «Сначала бывает Прилог, далее Внимание, потом Услаждение, за ним Желание, из него Решимость и, наконец, само греховное дело»[325]. Прилóг (греч. prosbole) — начало помысла, вкрапление в наше сознание какой-либо мысли; первая степень проникновения греха в душу. Подвергающийся прилогу еще не считается виновным. Прилогам подвержены все христианские подвижники, кроме достигших уже высшей степени бесстрастия. «Искушаемость сама по себе еще не составляет греха. Можно быть искушаемым и не согрешить… Прилог действует извне на душу человека. Подобное действие христианские подвижники часто сравнивали с действием ветра, который опасен лишь тем, кто не защищен одеждой. Не достигнув бесстрастия, нельзя не подвергаться прилогам, но в воле человека не принять помысел прилога. Трезвение души постепенно научает подвижника не реагировать на случающиеся прилоги»[326].