Свои поиски он начал в Баррьо Чино, квартале крашеных крикливых проституток и дешевых ночных заведений, которые продолжали свою деятельность, несмотря на облик революционной суровости, принятый городом. Отношения с женщинами Левицкого не интересовали. Болодин уже знает, что в Кабрилльо-дель-Мар свою добычу он упустил и, конечно, догадался, что беглец будет надеяться обрести безопасность в городе, который ему известен лучше. По прикидкам Левицкого, времени у него оставалось очень мало.

«Волк у дверей», – усмехнулся он.

К столику, за которым он сидел в баре «Чикаго», подошла молодая женщина и уселась рядом.

– Салют, комрад, – кинула она и спросила его о чем-то по-испански.

– Inglés, por favor,[84]– попросил Левицкий.

– Хорошо. Inglés. Хочешь девочку на ночь, а, старичок? Можно, например, меня. Я знаю кое-какие штуки, которые тебе наверняка понравятся.

– Нет. Но могу помочь тебе заработать денежки.

– Мне?

– Да. Слушай меня внимательно. Сейчас, во время революции, таких, как ты, освободили. Ты же работаешь теперь на себя, да?

– Да, я свободная женщина.

– Я об этом и говорю. Но ведь так было не всегда. До июля, например, было не так. Ты работала на кого-то. И ты, и все твои подружки работали на одного мужчину.

– До июля.

– Да. До июля.

– Предположим. И что дальше?

– Предположим, что его имя было…

– Его звали просто Эгеец.

– Этот Эгеец умер?

– Кто его знает.

– Или этот человек бросил все, что нажил? Бросил свое дело?

– Бросил, умер – кто его знает. С такими, как он, в июле не церемонились. Ставили к стенке и расстреливали.

– Ты говоришь, он умер. А в январе один корабль привез груз контрабандных сигарет в Барселону. Правда, итальянцы этот корабль потопили. Но ясно, что хозяин судна собирался сделать хорошие деньги на этой контрабанде. И что-то оно смахивает на то, что твой Эгеец был сильно заинтересован в этом деле. Так что, возможно, этот парень совсем не так далеко, как ты говоришь.

– Я такими вещами не интересуюсь.

– Может, ты интересуешься хозяином того судна? Говорят, что он и этим баром владеет. Как и другими подобными в Баррьо Чино.

– Кто задает мне вопросы?

– Возьми эти пятьдесят песет, тогда ты, наверное, поверишь в мою дружбу.

Она взяла деньги и быстро сунула их в бюстгальтер.

– Уже поверила, друг.

– Я могу кое-что продать твоему хозяину. Но сделаю это только сегодня. Завтра разговоров не будет. С этой покупкой он может стать важным сеньором, когда придет время. А та милашка, что поможет ему, тоже станет важной сеньоритой, когда придет время.

– Подожди, я сейчас вернусь. Нужно потолковать кое с кем.

Он достал купюру в пять сотен, медленно разорвал ее пополам и протянул женщине одну половинку.

– Покажи ему это. А тебе я дам вторую, когда увижу твоего комрада Эгейца.

Левицкий остался один. Подошли еще две шлюхи, он шуганул их и заказал шнапсу с перечной мятой.

Наконец она вернулась.

– Иди наверх, – сказала она. – И мой тебе совет: лучше тебе не иметь с собой ни ножа, ни пистолета, а то живым оттуда не выйдешь.

– Салют, – сказал он и поднялся.

– Мои деньги, комрад.

Он разорвал оставшуюся половинку еще раз пополам и снова протянул одну часть ей.

– Последнюю получишь, когда я буду там.

Они прошли в конец бара и по лестнице поднялись в замызганный коридор, упиравшийся в маленькую комнатку.

– Этот человек ждет тебя за этой дверью. Деньги.

Он протянул ей клочок купюры, и женщина быстро исчезла.

Левицкий отворил дверь, переступил порог и оказался в кромешной темноте. Внезапно луч света ударил ему в глаза, и до слуха донесся щелчок взводимого курка.

– Обыщите. Бумажник забрать, – отдал команду чей-то голос.

Неясная тень приблизилась к Левицкому, наскоро обшарила его и освободила от денег.

– Ты, однако, богатенький для наших революционных времен, – рассмеялись в темноте. – Разве не знаешь, что народ не любит капиталов?

– Умный человек чувствует себя неплохо при любой погоде, – ответил Левицкий.

– Это так. Но я о другом. На днях слыхал, что несколько недель назад один храбрец обзавелся целой кучей документов, которые незаконно отобрал у наших иностранных друзей. Некоторые из этих бумажек потом вынырнули на черном рынке и немало там стоили. Ты, случаем, про такое не знаешь?

– Откуда, интересно, такому бедняку, как я, знать про ваши опасные дела?

– Видишь ли, тот, кто купил те документы, догадался пометить свои купюры, которыми расплатился с неизвестным продавцом. И знаешь что? Та бумага, что ты дал девке, имела как раз такую отметку.

– Что за странное совпадение, – пожал плечами Левицкий.

– Очень странное. Был слух, что документы те выкрадены из штаба русских, которые разыгрывают из себя тут хозяев. Хотел бы я встретиться с тем человеком, кто их вынул оттуда.

– Да, прелюбопытная, должно быть, личность, – сказал Левицкий. – Вы только представьте, выйти из главного полицейского управления с двадцатью восьмью конфискованными паспортами на имя Кривицкого, Читерина, Вер Стига, Маловны, Шрамфельта, Штейнберга, Уласовича…

– Ну и память.

– Благодарю, комрад.

– Может, есть еще документы? Имею выгодный рынок. Холмы Барселоны кишат разными недобитыми аристократами, которые скрылись там и отчаянно нуждаются в новых бумагах.

– Увы, сегодня я что-то без них. Не успел нанести визит в полицейское управление и не планирую его на ближайшее время. Но для вас есть кое-что другое.

– Продаешь?

– Ну вы же не поверите, если я предложу вам подарок.

– Что и говорить.

– До меня дошел слушок, что в Барселоне существует зловещий подпольный антиреволюционный комитет «Белый крест», который имеет выходы в штаб разведки генерала Франко. Кажется, эта связь ведется с помощью радиопередатчика.

– До чего удивительно. Я тоже слышал о таком комитете. Наверное, они готовы немало заплатить тому умнику, который соберет для них конкретную военную информацию.

– Я к этому и клоню. Хочу кое-что шепнуть вам и получить за это десять тысяч. Причем ручаюсь, что всего через какой-нибудь час вы получите за это сто тысяч песет от «Белого креста». Если вы, конечно, знаете входы-выходы к нему.