Тони, в детской, держа сына на руках, следила за прямой спиной, в потрепанной, замшевой, охотничьей куртке. Он надел старые бриджи брата и высокие сапоги, для верховой езды. Каштановые волосы золотились под солнцем.

– Они одного, роста, – поняла Тони, – пять футов четыре дюйма, не больше. Я почти шесть… – Уильям весело сказал: «Дядя! Дядя Питер!». Тони поцеловала ребенка в лоб: «Правильно, милый». Она, внезапно, пошатнулась, но устояла на ногах. Сын, все больше, напоминал отца. Тони, глядя в серые глаза ребенка, видела Виллема:

– Он не сможет… – девушка сглотнула, – не сможет отказаться от мальчика. Он оставит обеты, мы поженимся, и уедем в Мон-Сен-Мартен… – Тони слышала завещание отца. Без разрешения брата, она не могла вывезти мальчика из Британии, но Маленький Джон понятия не имел об ее испанском паспорте. Тони, сначала, хотела добраться до Лиссабона из Плимута, на торговом корабле. Однако поездка, с начавшейся войной, и немецкими подводными лодками, была опасна:

– Нет, надо лететь на самолете… – в Лондоне она зашла в офис Swissair, взяв расписание, – из аэропорта в Кройдоне есть прямые рейсы в Швейцарию. Пять часов, и я в Цюрихе… – Тони вспомнила о записке, спрятанной в испанский паспорт. Девушка покачала головой:

– Адрес мне не понадобится. Сяду на поезд, приеду в Рим. Виллем следующей весной возвращается из Конго… – в Лондоне, Тони хотела навестить испанское посольство и внести Уильяма в паспорт. Свидетельство о рождении ребенка выдали здесь, в Банбери. Испанцам его Тони показывать не собиралась, в нем сын значился Холландом:

– Антония Эрнандес… – паспорт был республиканским, но правительство Франко, без излишней бюрократии, меняло подобные документы на новые бумаги:

– Маленький станет Гильермо, как его отец. Испанский язык у меня отменный. Никто, ничего не заподозрит… – она качала ребенка. Уильям зевая, задремал у нее на руках:

– Поспи, – ласково сказала девушка, – перед прогулкой.

Она отдала мальчика няне и заперлась в спальне. Тони надо было, как следует, все обдумать.

В деньгах она недостатка не испытывала. Книга, до сих пор, отлично продавалась. Авторские отчисления поступали на счет в банке Нью-Йорка, а оттуда шли в Coutts and Co. Тони посмотрела на календарь. Летом следующего года она должна была отправить в издательство Скрибнера рукопись второй книги, о Советском Союзе:

– И отправлю, – упрямо пообещала себе Тони, – напишу Скрибнеру, что пошлю манускрипт осенью. Мы с Виллемом хотели поехать в СССР и поедем. Маленького можно оставить в Мон-Сен-Мартене… – Тони закурила папиросу:

– Только надо, как бы это сказать, усыпить бдительность окружающих. Пусть считают, что я хочу вести спокойный образ жизни, писать диссертацию. Хочу выйти замуж… – она взяла ручное зеркальце в серебряной оправе. Розовые губы улыбались:

– Он полгода провел в одиночном заключении… – Тони вздернула ухоженную бровь, – я видела, как он на меня смотрит… – Тони усмехнулась:

– Он, разумеется, сделает предложение, он джентльмен. А я его приму. Джон обрадуется. Наконец-то я буду под присмотром, что называется… – в гардеробной она переоделась в бриджи, и льняную рубашку. Тони переступила длинными, стройными ногами, в мягких сапогах выше колена:

– Только надо быть осторожной… – она посчитала на пальцах:

– Сейчас безопасное время. Потом он уедет в Ньюкасл, а в Лондоне я надену кольцо, и схожу к врачу. Питеру ничего знать не надо. Мы пока не поженимся, война только началась. К весне, не раньше. То есть, я, конечно, не собираюсь за него замуж… – она расчесала волосы, – но пусть думает, что я его люблю.

«Чайка» шла по тихой, зеленой воде, Уильям ковылял по палубе. Ребенок весело смеялся, Тони ловила сына, расставив руки. Она взяла, на конюшне, белую лошадь:

– Традиция, кузен Питер. У нас всегда кони этой масти… – Тони, и Питер менялись в седле. Оказавшись на лошади, девушка оглянулась. Питер держал Уильяма, показывая на воду, говоря что-то мальчику. Мужчина, нежно поцеловал белокурый затылок:

– Хорошо, – сказала себе Тони, – впрочем, я и не сомневалась в Питере. Он любит детей. И меня он полюбит, обязательно… – девушка вспомнила, как кузен помогал ей садиться в седло. У него была крепкая, теплая рука, на шее играли отсветы золотой цепочки, от крестика:

– Он пистолет везет, в Ньюкасл. Забрал оружие из сейфа, на Ганновер-сквер, – проводив семью, Питер сказал Тони, чтобы она отдыхала, с ребенком. Он обещал позаботиться, чтобы картины и книги спустили в подвалы замка:

– Мама тоже таким займется, в городе… – он стоял в розарии, покуривая сигарету, – отправит ценные вещи в Мейденхед.

Питер, на мгновение, запнулся:

– Когда в Лондон вернешься, поезжай на реку, в имение. Возьми няню с собой. Уильяму понравится… – Тони коснулась его руки. Девушка заметила, как он покраснел:

– Спасибо тебе, Питер… – он посмотрел в прозрачные, немного припухшие, большие глаза:

– Просто… просто мой долг, Тони… – няня вывела Уильяма на прогулку, мальчик позвал: «Мама!». Питер склонил голову: «Не смею тебя задерживать».

Тони стояла перед зеркалом:

– Завтра утром он в Ньюкасл уезжает. Виллем ни о чем не узнет. Все продлится до весны, не больше. Тетя Юджиния тоже обрадуется. Хотя ее можно не опасаться, она в парламенте занята. Джон говорил, что если Черчилль станет премьер-министром, он возьмет тетю в правительство. Получить предложение, принять его, начать готовиться к свадьбе… Давно ничего не было, – поняла Тони, – с Барселоны. Два года почти… – она забрала в спальне брата старую, южноафриканскую гитару, с потускневшими, перламутровыми накладками на темном дереве.

Тони искупала Уильяма. В детской сын устроился на высоком, довоенных времен стульчике, в котором обедали и она, и брат, малышами. Мальчик, с недавних пор, начал есть сам. Он размахивал серебряной ложкой:

– Река! – восторженно сказал Уильям, – рыба в реке! Мама, тоже рыба… – он указал на парового лосося, на тарелке веджвудского фарфора. Тони размяла вилкой картошку:

– Правильно, мой хороший. Поешь рыбки, а потом десерт, печеное яблоко, с бисквитами… – Уильям болтал, ковыряясь ложкой в яблоке. Тони думала:

– На Пасху Виллем окажется в Риме. Недолго осталось потерпеть… – уложив ребенка, она переоделась. Тони попросила зажечь камин и подать, после обеда, кофе в библиотеку.

Они ели шотландского копченого лосося, устриц, хороший ростбиф, от деревенского мясника, с запеченной картошкой и перечным соусом. Перед обедом Питер спустился в погреба, выбрав две бутылки бордо, белого и красного. На десерт принесли крем-карамель и миндальный пирог. Тони улыбалась:

– Испанские сладости, Питер. Я сама готовила. Ты попробуй… – он увидел на розовых губах крупинки белого сахара. За едой они говорили о Берлине и Мадриде. Тони рассказывала о Мексике. Питер, вдруг, заметил:

– Я читал твою книгу, Тони. Отлично написано. Тебе надо еще издаваться… – ее длинные ресницы задрожали: