помощи, выделяемой республике для преодоления последствий недавнего мощного землетрясения, они с трудом могут справиться с собственной бедой, не говоря уже о помощи Армении[637]. Конечно, дело было не только в национальных республиках – советская бюрократия также неохотно предоставляла Армении помощь. Так, Госагропром РСФСР настоял на ограничении помощи сельским регионам и отказывался принимать участие в восстановлении Кировакана[638].

Рис. 6.1. Коллаж, иллюстрирующий коллективную помощь украинцев пострадавшим от землетрясения. Опубликован в номере газеты «Молодь України» за 10 октября 1989 года. Из фондов Российской государственной библиотеки

Самые разные институции страны вслух негодовали по поводу условий работ в Армении. Городские власти Москвы, к примеру, в подобных ситуациях отправлявшие собственные бригады, сетовали на то, что Армения отказывалась организовать поставки стройматериалов[639]. Еще более остро звучал вопрос о роли Москвы как своего рода «перевалочного пункта» для беженцев: отчего тысячи русских должны работать в зоне землетрясения, когда эвакуированные армяне сидят без дела? Конечно, у России широкая душа, и она с радостью разделит с нуждающимся то, что имеет, но всегда ли подобные «жертвы» столь необходимы?[640] Это прозвучало в феврале 1990 года, когда армянский Верховный Совет уже принял ряд мер по усилению правовой автономии республики от Кремля и незадолго до того, как в Прибалтике были приняты законы, провозглашающие латышский, литовский и эстонский государственными языками Латвии, Литвы и Эстонии соответственно [Payaslian 2007: 196]. Таким образом, описанное поведение Москвы явно выражало нечто большее, чем просто оттенок русского национализма, как раз зарождавшегося в то время [Beissinger 2002: 392–394].

Сомнительным представлялось и решение направить в Армению азербайджанских рабочих. Летом 1989 года азербайджанцы не только ворчали о том, что армяне не торопятся с организацией работ, но и в целом возмущались сложившейся скверной ситуацией, когда местные партийные и правоохранительные органы даже «разжигали» этническую рознь (на азербайджанские бригады регулярно нападали, ломали технику и инвентарь). Поскольку армянские власти не могли гарантировать их безопасность, многие из этих рабочих просто вернулись домой[641]. Требования центральных властей, чтобы в процессе участвовали все союзные республики, лишь ухудшали и без того хрупкое межэтническое равновесие. Более того, данное Горбачевым обещание отстроить Армению за два года с помощью национальных и ведомственных рабочих бригад значительно облегчило критикам задачу выявления слабых сторон Советского государства.

Естественно, армяне не собирались молча сносить летящие в их сторону обвинения. Как в общении с московскими чиновниками, так и в местной прессе они всячески сетовали на недостаточность оказанной республике поддержки. К лету 1989 года Армения обратилась к Совмину с претензиями в адрес практически всех участвовавших в работах республик. Согласно приведенным армянами данным, Туркменистан завершил лишь 12 % своих объектов, Латвия – 15 %, Грузия – 13 %, и т. д.[642] В марте 1989 года местная комсомольская газета написала, что встали работы на казахских объектах[643]. Спустя еще месяц ей пришлось развеивать нарастающие опасения, что рабочие останутся жить в построенных ими же домах: читателям сообщалось, что рабочие находятся в Армении «в командировке» и вернутся домой, как только закончат работу[644]. Неудивительно также, что армяне не горели желанием благодарить за предоставленную помощь Азербайджан: в одной общине отказались принять полученное от азербайджанских властей продовольствие, опасаясь, что еда может быть отравлена; не желали армяне и денежных пожертвований – поскольку таковые вполне могли еще недавно принадлежать «соотечественникам, убитым в Сумгаите и прочих частях Азербайджана»[645]. Транспортная блокада, препятствовавшая поставкам строительных грузов и материалов, необходимых для восстановительных работ, несомненно, отравляла общую атмосферу, но армяне жаловались также на попытки саботажа всего процесса со стороны азербайджанцев. Так, Азербайджанская ССР снизила заработную плату рабочим до такой степени, что сколь-нибудь квалифицированные большей частью просто собирались и уезжали[646]. Эта версия существенным образом расходится с азербайджанской, описанной выше; впрочем, сейчас речь не о том, «как все было на самом деле». Речь о важности понимания простого факта: многочисленные разногласия между бригадами из разных республик неумолимо втягивали двух советских «друзей» в конфликт.

Как говорится, худо начало – и дело стало. В начале зимы 1990 года секретарь райкома партии Гугарского района обратился к Горбачеву и Рыжкову с открытым письмом, в котором говорил, что люди теряют веру в восстановление Армении. Письмо было написано самым классическим советским языком – с упоминаниями «нерушимой» дружбы и акцентом на партийной бюрократической машине (а не русском народе) в качестве главного виновника катастрофической ситуации. Но в тоне письма звучало отчаяние. Никто не мог ожидать, что решение о восстановлении, исходящее от ЦК партии в Москве, будет трактоваться как «рекомендация», а не как приказ[647]. К осени 1990 года Совет министров Армении доложил Рыжкову о том, что, несмотря на завершение лишь 10 % всех объектов, республики «отказываются от продолжения работ в Армении», пока таковые предполагается проводить за их собственный счет[648]. Как на власти союзных республик, так и на их строительные бригады – на всех тяжким бременем легло данное Горбачевым слово завершить работы за двадцать четыре месяца; большинство республик быстро утратило строительный задор, больше беспокоясь о собственных внутренних делах.

Помощь пострадавшей Армении не ограничивалась лишь строительными проектами, но поступала и в других формах. Советские газеты давали осторожные прогнозы по восстановлению. Спустя несколько дней после землетрясения «Правда» вышла с заголовками, пестревшими словами вроде «братья», «братство» и тому подобными. В статьях приводились многочисленные соболезнования и говорилось о помощи, поступавшей со всего Советского Союза: Ташкент, Баку, Душанбе и Владивосток, к примеру, собрали партии медикаментов и продовольствия[649]. Также помощь Армении могла осуществляться через прямые поставки, денежные пожертвования и работы на местах. О межэтнических столкновениях «Правда» вновь умалчивала, несильно отличаясь от «Правды» за 1966 год.

Бригада студентов-добровольцев отправилась из далекого уральского Свердловска (нынешнего Екатеринбурга) помочь в восстановительных работах. Когда же они оказались на месте, им заявили, что на работах вполне обойдутся и без них, а требуются здесь «специалисты, а не энтузиасты». Но, несмотря на столь прохладный прием, ребята в итоге славно потрудились[650]. Студотряды для поездки в Армению начали формироваться весной 1989 года, и все больше людей записывалось в добровольцы; наконец «слово “доброволец” можно было произносить без всякого подтекста»[651]. Еще одной формой помощи была эвакуация армянских детей в латвийский пионерлагерь «Альбатрос», где ребята могли беззаботно играть и петь местные народные песни. После ташкентского землетрясения детей отправляли в пионерские лагеря других республик, где они знакомились с национальными культурами через общение и песни; теперь