В ашиновском лагере между тем росла напряженность. Участившиеся визиты французов ясно свидетельствовали, что русское поселение они в покое не оставят. К этому добавился и конфликт между самими поселенцами, постепенно назревавший оттого, что одни из них благодаря близости к атаману попали в разряд привилегированных, а другие — в разряд притесняемых. Тщеславие самого атамана росло как на дрожжах. Здесь, на далеком от России африканском берегу, Ашинов ощутил себя этаким маленьким царьком, наподобие тех данакильских султанов, рядом с которыми он поселился. Он быстро усвоил привычку смотреть на своих сподвижников сверху вниз. Сознание того, что это он привез их всех сюда за свой собственный счет, вселяло в него неудержимое желание повелевать и распоряжаться, требовать беспрекословного подчинения.

К тому же стало ясно: запасов продовольствия отнюдь не хватит на пять месяцев, как ранее предполагали. Были ограничены нормы потребления, введены продовольственные пайки, распределением которых ведали приближенные к атаману лица. По словам недоброжелателей атамана, приближенные Ашинова, особенно его осетинский конвой, нередко третировали и безнаказанно притесняли рядовых колонистов. Ашинов предпочитал не вмешиваться, чтобы не ссориться со своими телохранителями, которых, кажется, сам несколько побаивался.

Участились случаи побегов к французам. Первыми подались в бега разочарованные ловцы удачи из числа люмпенов, примкнувшие к экспедиции в надежде на легкую наживу. Скоро Ашинов стал терять свою былую популярность и у добросовестных и надежных членов экспедиции. Они выражали свое недовольство авторитарными порядками, которые насаждались Ашиновым в «станице» и которые иной раз доходили до самодурства. Так, в условиях нехватки табака атаман самолично пожелал отучить весь отряд от курения, объясняя это тем, что «…в Абиссинии строго преследуется курение табака, и слабость наша могла вызвать к нам нерасположение абиссинского народа…» Поскольку при дворе Йоханныса IV действительно враждебно относились к курящим табак, то можно предположить, что в своих действиях Ашинов исходил из соображений целесообразности, но большинство полагало, что атаман придерживал табачок «для своих».

По мере того как число побегов из Сагалло росло, к пойманным перебежчикам стали применять все более жесткие меры: недельные каторжные работы и даже порку. Но это не остановило людей, а лишь ожесточило. Видя быстрый рост числа недовольных, Ашинов сменил тактику и стал уговаривать людей подождать до весны, когда, по его словам, из России должно было прийти новое судно с поселенцами, на котором он обещал отправить обратно всех недовольных. Однако и это не помогало. Дисциплина расшатывалась все более по мере сокращения норм продовольствия. Усилилось воровство. Было отмечено несколько случаев краж скота у туземцев, и, чтобы не испортить отношения с данакильцами, атаману приходилось каждый раз с лихвой выплачивать стоимость украденного.

Возможно, в этой обстановке «Новая Москва» прекратила бы свое существование естественным путем. Возможно, также, что колонистам удалось бы, собрав первый урожай, продержаться до весны и потом двинуться в Абиссинию. Но ни одному из этих естественных вариантов не суждено было осуществиться. В «естественный» ход событий вмешались французские власти.

По мере увеличения числа перебежчиков у Лагарда возникало все больше оснований к решительным действиям против Ашинова. Зачастую повод к этому давал сам Ашинов. Так, перебежчики сообщали Лагарду, что атаман открыто не признает власть французов над Сагалло и якобы ждет из России приезда новой партии поселенцев, за которой должно последовать признание станицы российским правительством, чего местный султан Магомет Лейта, ненавидящий французов, только и ждет. Ашинов действительно мог говорить такое, желая поддержать дух своих сподвижников, но это обстоятельство стало поводом к переходу обокских властей к решительным действиям.

Около полудня 5 февраля (17-го по новому стилю) 1889 года французская эскадра в составе трех кораблей подошла к Сагалло. Это был уже пятый визит французов в лагерь ашиновцев. К ним и их «смешным претензиям» поставить над Сагалло французский флаг в русском лагере уже привыкли. Полагая, что предстоят новые переговоры, Ашинов распорядился сервировать стол, приготовить чай. С крейсера спустили шлюпку, в которой сидел туземец, передавший Ашинову пакет от губернатора Обока. Письмо было на французском языке, который Ашинов знал слабо. Его жена Софья, малороссийская дворянка, обычно исполнявшая роль переводчика, в этот раз отдыхала, будучи не совсем здорова. Через полчаса с крейсера раздался выстрел из орудия. Тяжелый снаряд разорвался далеко за фортом. Многие в лагере подумали, что французы салютуют, предупреждая о прибытии своих представителей. Им в ответ салютовали флагом. Но на всякий случай разбули Ашинову и показали ей письмо. Письмо содержало ультиматум, подписанный французским адмиралом Ольри. Русским предписывалось в получасовой срок спустить флаг и сложить на берегу все имеющееся у них оружие. В противном случае, говорилось в ультиматуме, будет применена сила.

В лагере не успели даже как следует уразуметь смысл ультиматума, как второй тяжелый снаряд разорвался на территории самого форта, попав в помещение для семейных. От взрыва и обвала стены здания погибли две женщины, трое маленьких детей и казак. Люди в панике бросились врассыпную, уходя от берега в горы. Навстречу им, полагая, что началась война между «московами» и «фарансави», мчалась на помощь русским большая толпа вооруженных данакильцев во главе с местным правителем. Данакильцы тоже попали под огонь французской артиллерии и потеряли шесть человек убитыми. В течение нескольких минут, пока русские успели опомниться и снять флаг, одиннадцать тяжелых снарядов разорвались в форте и в непосредственной близости от него, унеся жизни 11 человек (5 русских и 6 данакильцев), ранив осколками и контузив еще несколько десятков. Русские не ответили на огонь французов ни единым выстрелом.

После формальной капитуляции начались переговоры. Лагард держался поначалу весьма вызывающе и на попытку отца Паисия заявить протест против обстрела мирной религиозной миссии ответил, что ему не известно ни о какой религиозной миссии, а известно лишь о банде Ашинова, от которой отступилась «ваша собственная дипломатия». Однако, узнав о значительных потерях среди русских и особенно об убитых женщинах и детях, французские моряки были, кажется, сильно огорчены, и даже адмирал Ольри, по свидетельству очевидцев, не смог сдержать слез. По словам французских военных, в их планы входило только напугать ашиновцев и принудить их подчиниться местной французской администрации. Не на шутку испугался и Лагард, предполагая, что в Париже будут недовольны чересчур крутыми действиями по отношению к союзникам Франции. Реакцию Петербурга трудно было предсказать. Страхуясь от возможных обвинений собственного правительства, Лагард постарался собрать от перебежчиков как можно больше сведений, порочащих Ашинова и доказывавших антифранцузскую направленность его действий в Таджурском заливе. В то же время он попытался расположить к себе атамана и отца Паисия, предложив им помощь в снаряжении каравана в Эфиопию. Однако руководители миссии отвергли помощь «убийцы русских» и, кроме того, держали себя столь вызывающе, что губернатор был вынужден ограничить свободу их передвижения.