Любимица отца Александра поила тяжелобольного с ложечки, читала Святое писание. Чувствуя, что жить ему осталось недолго, велел адмирал звать в столицу своего старшего сына Семёна, что состоял в то время выборным дворянским судьёю в Новгородском совестном суде. Когда же тот приехал, взял Семён Афанасьевич в руки штоф работы старинной, с голубями да лаврами и надписью «Непременно» и передал сыну:

— Отдаю тебе сосуд сей, что был мне в своё время отцом на счастье завещан. Храни и ты его!

19 апреля 1846 года в десять часов пять минут пополудни Семёна Афанасьевича Пустошкина не стало. Погребли старого адмирала на Волховом кладбище. В надгробный камень вставили образ Божией Матери, с которым умерший не расставался в морских походах…

Семён Пустошкин не был великим флотоводцем, не совершал необычайных подвигов и открытий. Он лишь честно и ревностно служил своей Родине — России, положив на это всю свою жизнь. Но согласитесь, разве этого мало, чтобы заслужить память и доброе слово потомков?

Летом в усадьбе костромского помещика Ивана Невельского было шумно. Впрочем, усадьбу-то и усадьбой назвать можно было с натяжкой: старый деревянный дом в несколько комнат с садом, да в низине деревенька Лисицыно, на десяток дворов. Причина шумства летом 1802 года в Лисицынской усадьбе была всем окрестным помещикам известна. Дело в том, что у хозяина гостили сразу трое его сыновей: все морские офицеры и орлы. Костромская губерния всегда посылала дворянских сыновей офицерами на флот. Именно там, в дальней российской глубинке, рождались многие знаменитые флотские династии: Бутаковы и Куприяновы, Бошняки и Григоровы…

Не отставали от иных и Невельские. Старший из сыновей Иван Иванович уже вдоволь повоевал в шведскую войну, дрался при Гогланде и Эзеле, при Красной горке и Выборге. Сейчас же, уже в немалом чине капитана 2-го ранга, приехал в Костромскую губернию заниматься отводом лесных угодий под корабельный лес. Средний сын Гавриил совсем недавно участвовал при блокаде Голландии и в боях у острова Тексель. Ныне же в чине лейтенантском только что вернулся из очередного похода в Северное море на фрегате «Венус» в эскадре вице-адмирала Макарова. Младший Никифор также успел понюхать пороха у Теселя, а нынче служил на линейном корабле «Принц Карл», что был захвачен у шведов в прошлую войну. Между сидевшими братьями (у каждого косая сажень в плечах) металась счастливая матушка Ирина Никифоровна, не знавшая, как уж ей ублажить своих любимых дитятей.

Повод для сбора братьев был также весьма значимый — свадьба среднего. Избранницей Гавриила Невельского была дочь местного кологривского помещика Афанасия Перфильева Ольга. Невеста была девушкой красивой и видной, ни ростом, ни силой бог её не обидел. Зимой вместе с отцом ходила невеста с рогатиной на медведя, а летом более всего иного обожала объезжать горячих лошадей. Да и рука у Ольги Афанасьевны была тяжёлой, по этой причине, несмотря на красоту, женихи её побаивались. А вот с Гавриилом сложилось как-то сразу. Даже сильной девушке иногда хочется почувствовать себя слабой, а как не почувствовать себя таковой рядом с моряком-героем? Гавриилу же, в свою очередь, нравилась отчаянная храбрость избранницы. Была у него и тайная мечта: вместе с женой плавать по морям и драться с врагами, как капитан Кроун, захвативший в прошлую войну со шведами в плен целую эскадру шведских судов.

Свадьбу справляли шумно и весело. На пруду соорудили плот под флагом Андреевским, на том плоту установили древний фальконет, из которого оглушительно палили порохом так, что у соседских помещиков стёкла из окон вылетали. Знай, как моряки гуляют!

Увы, к сожалению, всё хорошее когда-либо кончается. Пришло время и жениху возвращаться в дождливый и неприветливый Кронштадт. Впереди ждала служба.

Вскоре после возвращения из отпуска Гавриил Невельской был определён в своё первое капитанство. И пусть судно, которое было ему поручено под команду, было самым малым — всего лишь одномачтовый катер-тендер, но отныне он был уже полноправным капитаном и на совещаниях у флагмана сидел рядом с другими капитанами, хоть на дальнем конце стола, но почти что на равных.

Едва Гавриил стал капитаном тендера «Опыт», как сразу к нему посыпались письма от дальних родственников и соседских помещиков с просьбой взять к себе под крыло чьего-то сына или племянника. А что поделать, и брал! Взял к себе на «Опыт» сына соседского помещика Станюковича (дядю будущего знаменитого писателя-мариниста), потом племянника (сына сестры Марьемьяны) Павла Баранова (в чине гардемаринском) и двоюродного племянника гардемарина Серёжу Сухотина. Просился к нему ещё один племянник — Николай Сухотин, но должности на тендере для него уже не было. Мичмана определили служить на галеру. К слову сказать, все племяши оказались ребятами толковыми, да и сам дядюшка спуску им не давал, а гонял на службе в три шеи.

А тут и новая война пришла, причём не только с вечно чем-то недовольной Швецией, но и с Англией, с которой, казалось бы, последние десятилетья и ссорится не думали. Но большая политика — дело тонкое и для простых моряков совершенно непонятное.

История войны 1807–1812 годов между Англией и Россией и поныне полна недомолвок и умолчаний. Основоположник российского международного права профессор Мартенсон в своём капитальном труде «Собрание трактатов и конвенций, заключённых Россией с иностранными державами», относительно той войны говорил: «Война, объявленная Россиею Англии в 1808 году, существенным образом отличается от всех войн, когда-либо происходивших: она отличалась полным отсутствием военных действий… Русские коммерческие суда, правда, подвергались в эту войну задержанию и конфискации со стороны английских каперов. Однако случаев такого захвата было весьма мало. Никаких других военных действий между русскими и английскими войсками или флотами не происходило».

Уважаемый профессор покривил душой, на самом деле всё было иначе. Были и сражения, щедро лилась и кровь.

Всё началось с того, что сразу же после Тильзита король Швеции вернул императору Александру «за ненадобностью» ранее даденный ему орден Андрея Первозванного. Это было не просто оскорбление — это была пощёчина, прозвучавшая на всю Европу!

Эхо пощёчины долетело и до Парижа. Позиция Стокгольма, не признающего континентальную блокаду и поддерживающего Лондон, давно раздражала Наполеона.

— Такие поступки смываются кровью! — как бы между прочим заявил послу Толстому французский император на одном из приёмов. — Мне кажется, что в Швеции ваша армия могла бы оживить свои несколько поникшие лавры!

Мнение Наполеона немедленно было передано Александру.

— Что ж, — согласился тот. — После Тильзита нам и вправду нужна победа, хотя бы для того, чтобы успокоить общество. Кроме того, давно уже пора и поставить точку в вопросе с Финляндией. Близость шведских границ к столице империи становится небезопасной!

С выступлением против Швеции надо было торопиться и по иным причинам. Как стало известно, Стокгольм и Лондон уже заключили против России секретный договор, согласно которому Англия должна была перебросить на защиту Финляндии экспедиционный корпус генерала Мура, караван с которым уже покинул берега Туманного Альбиона.