Оруженосец время от времени учинял экзамен, заключающийся в том, чтобы с закрытыми глазами разобрать и собрать золотое перо, которое было не только величиной с карабин – и устройство этого пера оказалось почти такое же, как устройство огнестрельного оружия.

Примерно через год старик похвалил Ивашку. Разбирать и собирать оружие парень наловчился так, что даже золотая мушка изумлялась. Во время разборки и сборки эту мушку обычно прогоняли со своего насиженного места – кружилась неподалёку, ждала, когда закончится эта канитель. А поскольку новобранец человек неопытный – разборка-сборка могла тянуться долго. Однако Иван Простован оружие освоил быстро, вот почему золотая прицельная мушка изумлённо зудела над головой старика, словно хотела сказать, какой это способный ученик. Но Оруженосец пока так не думал.

– Раскурочить, – говорил он, показывая на курок, – разбирать да собирать – это ещё полдела. Главное – стрельба.

И вот они однажды пришли в глухой овраг, заросший татарником, крапивой, но более того – трава забвения вымахала выше человеческого роста. Трава эта даже небо скрывала над головами – приходилось двигаться как по коридорам или норам. Коридоры эти имели рукава, расходящиеся в разные стороны. Простовану запомнился длинный рукав, который привёл на поляну, где стояла фигура Дантиста, который зуб имел на Солнце русской поэзии. (Так говорил Абра-Кадабрыч). Фигура Дантиста была настолько натуральная, что парень содрогнулся, когда увидел впервые. Затем они прошли к другой поляне – там была фигура Мартыша, который осмелился руку поднять на Лермонтова. Мартыш находился у подножья горы Машук, изображённой в миниатюре, но тоже настолько натуральной, что даже орлы над вершиной парили.

Странные стрельбища эти наводили на Ивана священный ужас. Он не мог понять, что это за фигуры, как они сделаны. Фигуры – чёрт бы их побрал – стояли как живые. Они даже глазами-стекляшками хлопали. И вот в эти фигуры – живые по существу! – нужно было стрелять. И он стрелял. И сам стоял под пулями – над головой такие соловушки свистели, что волос поднимался дыбом. Да-да, вот такие уроки преподносил ему учитель, живший на земле не первые сто лет. Учитель готовил его не только к жизни в литературе – к достойной смерти. Он говорил, что нужно быть готовым к самому худшему.

– Подлецов на белом свете много! – предупреждал Оруженосец. – Только стреляться всё-таки не нужно по пустякам. Из-за бабы, например, прости меня, господи. Или хуже того. – Азбуковедыч посмотрел на Мартыша. – Эти вообще поссорились из-за такой ерунды, что просто ужас. Так тоже нельзя. Ты подумай о своём народе, о том, какой герой твоего времени может вместе с тобой умереть. А ещё ты должен подумать о том, что на дуэли ты можешь стать убийцей или самоубийцей. Убьёшь Дантиста или Мартышку – совесть будет мучить. А если сам погибнешь на дуэли – тебя приравняют к самоубийце; так, по крайней мере, было раньше.

Однако же стрелять в Дантиста или в Мартыша – эти уроки были впереди. Спервоначала предстояло вообще научиться стрелять.

– А какие тут пули? – спросил удивлённый Иван, когда впервые вышел на огневой рубеж.

Оруженосец привычным движением вынул обойму пера-карабина, который был заряжен золотыми пулями-словами. А стрелять нужно будет «в райское яблочко», сказал старик и нарисовал на бумаге мишень, больше похожую на грецкий орех.

– Ничего, и так сойдёт, я не мастер этого… – Старик-Черновик почесал шевелюру, похожую на измятую копировальную бумагу и неожиданно добавил по-французски: – nature morte. Мёртвая натура, вот как по-русски. – Оруженосец пощёлкал ногтем по мишени. – Так что надо оживлять натуру-дуру.

– А с какого расстояния стрелять?

– А вот мы сейчас… – Оруженосец подхватил свой рисунок, прикрепил на дереве. – Вот так пойдёт? Не близко?

– Издеваешься? Это яблоко теперь даже в бинокль не разглядеть.

Абра-Кадабрыч хохотнул.

– Хорошему танцору яблоки всегда мешают. А плохой станцует даже на одной хромой ноге.

Стрелок долго целился, пыхтел и сопел от усердия и заставлял себя – по совету опытного Оруженосца – задерживать дыхание во время выстрела. Он старался нажимать на курок с такою нежностью, с какою можно пальцем погладить лепесток цветка. Но все эти старания были бесполезны. Золотые пули со свистом пролетали мимо, мимо.

– Какие-то кривые пули мне попались, – сконфуженный стрелок вздохнул, глядя на ствол карабина, закурившийся голубоватым пороховым дымком. – А ну-ка, на, попробуй…

– Ты меня расхохотал! – сказал Абра-Кадабрыч. – Я пробовал, знаешь, когда? Когда ещё мамонты на планете не вымерзли. А теперь мне и пробовать нечего. Я это сделаю с закрытыми глазами.

Стрелял Оруженосец – дай бог каждому снайперу так научиться. Глаза он, правда, не закрыл, зато шмалял играючи – навскидку. И вот когда он в яблочко попал – произошло какое-то такое диво дивное, которое Граф так и не смог себе объяснить ни тогда, ни после. Серенькое яблочко, коряво намалеванное на бумаге, неожиданно преобразилось. Яблочко стало сначала зелёным, затем порозовело. А когда стрелок влепил в него вторую и третью пули – яблочко вдруг заиграло всеми цветами радуги. Но и это было ещё не всё.

– Подержи, – сказал Оруженосец и протянул Ивану слегка разгорячённое оружие. – Пойду, сорву. Попробуем на вкус.

Через минуту он вернулся и Простован глазам не поверил – стоял, разинув рот, смотрел на диковинку. Вместо бумаги, на которой нарисовано было чёрное яблочко – в руке оруженосца белела крахмальная салфетка, а на ней красовалось ядрёное яблоко, ароматное, аппетитное.

– Неужели, – заикаясь, пробормотал Иван, – неужели настоящее?

– Попробуй. – Черновик достал из кармана перочинный ножик и, усмехаясь в бороду, разрезал сочное яблоко. – Поделимся по-братски.

– Правда, настоящее! – изумился Простован, надкусывая половинку яблока. – Вот так фокус! Как ты это делаешь?

– Всё гениальное просто. – Оруженосец развёл руками. – Сам ни хрена не понимаю, как так получается. Научить – научили, а загадку, тайну не раскрыли, черти полосатые. Ха-ха.

Вот такими были первые уроки стрельбы из золотого пера, похожего на карабин. И тогда же Иван Простован напомнил старику про пистолеты – дуэльный гарнитур, из которого Пушкин с Дантесом стрелялись на Чёрной речке.

– Ты же сам рассказывал, что Пушкин с утра пораньше мог сто раз бабахнуть из своего пистолета. Тренировался, упражнялся. И мне надо так.

Оруженосец подсунул ему под нос золотое перо.

– Из этого сначала надо научиться. Это – тяжелое. Потом рука дрожать не будет. Соображаешь?

Трудно было не согласиться. И Простован с тех пор начал руки тренировать: камни в гору таскал, а Старик-Черновик эти камни сталкивал оттуда и уверял, что это – не Сизифов труд – это непременно даст хороший результат. Так оно и случилось со временем. Однажды старик наделал мишеней с добрый десяток и опять позвал стрелка на огневой рубеж. И тут Иван «поймал кураж», как позднее сказал старик, и результат превзошёл все ожидания.