– Святый Боже! – разом перекрестились поп, дьякон и попадья.

– С-сучок, – буркнул Дреев. И его жена немедленно погладила его по плечу, мол, тише, тише, любимый, дома душу отведешь.

– А вы, Степан Сергеевич, держите непристойности свои при себе. Видите – даже поповны наши засмущались! – сурово выговорила ему Марина Николаевна.

Щеки барышень, сидевших на дальнем конце стола, и впрямь сделались краснее томатного соуса.

– Извините, право же, напрасно я не сдержался…

Сманов продолжил, как ни в чем не бывало:

– Господа офицеры, там, где в наряды ходило по два человека, будут ходит трое, а там где по три, – четверо. Через каждые десять минут все наряды выходят на связь. С каждым из вас завтра утром я переговорю отдельно. А сегодня поручик Роговский заступает дежурным, и он останется у меня после обеда… На том и закончим беседу о делах. Давайте-ка лучше выпьем за… да хоть за новое платье Анны Васильевны. Я вижу, оно приковало к себе взгляды многих.

Дреев шутливо погрозил всем пальцем.

– Не сами ли шили? Чудо как хорошо сидит на вас. Неужто сами? – любезно осведомилась Марина Николаевна.

– Сама… – с робостью ответила Дреева, и голос ее потонул в звоне бокалов…

Наутро Максим Андреевич инструктировал меня. Я не имею права распространяться о предметах, затронутых нами в беседе. Все это относится к сфере тактики, принятой в подразделениях пограничной стражи, а значит, составляет военную тайну Российской империи. Коротко говоря, начальник заставы нарисовал мне несколько сценариев, по которым, скорее всего, будут развиваться события в случае конфликта с той стороной. Мне надлежало знать, когда и где я должен быть, как действовать и чего не предпринимать ни при каких обстоятельствах. Забегая вперед, скажу: один из смановских сценариев чуть было не материализовался в нашей жизни, только кончилось все не тем, на что мы надеялись…

Закончив разговор о делах, майор сделал паузу и произнес:

– Вы у нас уже несколько месяцев, Сергей… И я доволен вами. Военный человек – это предназначение от Бога. Полагаю, из вас может получиться отличный офицер.

Услышать такое было очень приятно. Сманов не имел привычки бросаться похвалами направо и налево.

– А как же Вшивец, Максим Андреевич?

Он пожал плечами

– Ничего. С каждым из нас по неопытности случалась какая-нибудь…

Тут дверь распахнулась и в комнату вплыл почтовый контейнер из пластикета.

– Разрешите?

Роль крейсера-контейнероносца играл Дреев. За ним вошел сержант Мякинцев. Опущенные плечи и взгляд, выражающий покорность тягостной судьбе, говорили о настоящей большой трагедии.

– Вот, Максим Андреевич! Извольте. Опять!

С этими словами от открыл контейнер.

– Не сейчас. Я занят, поручик… хотя…

Майор неотрывно смотрел на содержимое контейнера. Роговский и Мякинцев смотрели в ту же точку.

– Взгляните, Сергей. Полагаю, вы извините меня, если наш разговор продолжится позднее. Может быть, не сегодня.

Я подошел. Посмотрел.

– О да, Максим Андреевич!

– Ведь знают, что нельзя, а все равно шлют! Р-распоясались, шельмы! – шумел Дреев. Впрочем, шумел он, ничуть не отводя взгляда от контейнера.

Как мог я не извинить Сманова? И субординация тут не причем. Девяносто девять мужчин из ста поняли бы его в подобной ситуации, а оставшийся один, вероятнее всего, переодетая женщина… Обмотанные ветошью, в посылке лежали две бутылки восьмизвездочного Погремушинского коньяку с Терры-2. Нужны ли комментарии? Однажды известный комик из Москвы Дмитрий Сашнев испытал чувство грандиозного провала. Он пошутил со сцены: «Некоторые считают лучшим из всего, что дало Земле Внеземелье, Погремушинский коньяк…» – и в зале на пятьсот человек, набитом до отказа, засмеялись пятеро или шестеро. Прочие хранили молчание по одной простой причине: уж больно шутка напоминала высказывание «дважды два – четыре».

Две бутылки гипнотизировали нас.

Наконец, Сманов очнулся, поманил к себе пальчиком Дреева и шепнул ему пару фраз. Тот ошарашенно смотрел на майора в течение нескольких мгновений, а потом издал стон понимания:

– У-м-м-м-н-н-да…

– Выполняйте.

Дреев удалился.

Сманов открыл сейф, вынул оттуда хрустальную стопочку с двуглавым орлом и вензелем государя. Величественными движениями начальник заставы достал бутылку из контейнера и открыл ее. Наполнив стопочку до половины, майор произнес краткую речь:

– Устав запрещает солдатам спиртное. Поэтому коньяк вам, господин сержант, не положен ни в коем случае. Но и я не имею права присвоить эту контрабанду. Вывод ясен: к сожалению, обе бутылки придется уничтожить. А чтобы у вас не возникло сомнений относительно моих намерений, процедура уничтожения состоится прямо сейчас, на ваших глазах.

Собака, чем-то крепко расстроенная, жалуется на судьбу, тихонько поскуливая, но при этом пасть ее остается закрытой. Так и сержант Мякинцев, не посмел открыть рот, но скулеж выдал отменный. Боюсь, на его месте я был бы еще менее сдержан.

– Понимая, сколь серьезная психологическая травма будет вам нанесена, я готов совершить небольшое нарушение устава. Надеюсь, на следующей исповеди нам не придется сообщать отцу Димитрию о более серьезных прегрешениях…

С этими словами Сманов протянул сержанту стопочку, и тот припал к ней подобно страннику, отыскавшему в пустыне оазис после долгих блужданий. Возвращая стопочку, Мякинцев выглядел абсолютно счастливым.

– Запейте, господин сержант!

И Сманов с сочувствующим выражением лица налил из графина чистой воды.

– А теперь смотрите внимательно.

Майор открыл вторую бутылку, поднес их обе к открытому окну и совершил плавное движение, оросив почву планеты самым изысканным коньяком ойкумены. Сквозь жалобный скулеж Мякинцева явственно прорвалось легонькое взлаивание… Или мне показалось?

– Вот так. Сообщите родным: повторять аттракцион не стоит. А теперь можете идти.

Тут и я засобирался уходить, но начальник заставы покачал головой:

– Вы, Сергей, не торопитесь. Иначе пропустите самое главное. Садитесь-ка, голубчик.

Я устроился в кресле, Сманов сидел за столом; мы провели в молчаливом ожидании минут пять, покуда не явилось «самое главное» в виде капитана Дреева с двумя котелками емкостью восемьсот граммов. В кабинете распространился нестерпимо соблазнительный аромат Погремушинского коньяку.

– Как же это вы? – изумленно спросил я, – Что? Под окном? С котелками? Но почему жидкость о донышко не звякала? Когда наливаешь, всегда такой звук, ну… вы понимаете.

Дреев поставил драгоценный груз на стол, попросил чайную ложку и принялся ею доставать из котелков маленькие комплектики бинта для аварийных пакетов…