– Советы, парламент – какая разница?

Мне разница очевидна и потому возражаю Гудкову, говоря о том, что на Руси никогда прежде не было парламентов. Традиционно у нас были народные советы или вече. А парламент – это совсем другое.

Геннадий Гудков недовольно морщится, упоминая диктатуру и авторитаризм. Опять не соглашаюсь, поскольку диктатура может быть и при парламентаризме, как, скажем, это существует в наше время, когда того же Гудкова отстранили от парламента, может, по чьей-то личной воле, диктатом фактически одной партии «Единой России» и примкнувшей к ней ЛДПР, но задаю следующий вопрос:

– В один из критических моментов семнадцатого года, когда В. И. Ленин почувствовал, что может оказаться в меньшинстве, он сказал, что в случае взятия власти оппозиционной большевикам стороной, они пойдут к матросам. Так вот нет ли сегодня необходимости оппозиционному левому фронту пойти не к матросам, а к рабочим?

– А где сейчас рабочие? – удивился Гудков. – Их сейчас практически нет.

Такой ответ меня очень удивил. Прямо за спиной Гудкова со своими знаменами шли демонстранты Российского объединенного трудового фронта. Разумеется, этот фронт объединяет не только рабочих, но трудящихся вообще. Однако, насколько известно из статистики, более половины трудящегося населения нашей страны относится к рабочему классу и по-прежнему представляет из себя внушительную силу. Не случайно же президент России Владимир Путин заигрывает сегодня именно с рабочими, делая все, чтобы получить у них поддержку. Впрочем, он заигрывает и с другими слоями населения, ныряя в море за древними амфорами, управляя самолетами, кораблями, автомобилями, мотоциклами, летя впереди журавлиной стаи.

Мы хорошо знаем, что в перестроечный горбачевский период и затем в ельцинское постперестроечное время прекратили свое существование тысячи промышленных предприятий страны. Не для того ли и делалось это, чтобы сократить свой собственный рабочий класс, чтобы превратить большую часть населения в торгашей и частных собственников? Да, стали иногда строить новые более доходные для капиталистов заводы и фабрики, однако мы до сего времени не вышли по уровню промышленного производства даже на уровень 1990 года. И тем не менее работников, занятых физическим трудом, в стране сегодня не менее тридцати миллионов. Как же можно этого не видеть? Как же можно отстраняться от них, не учитывать их нужды, не привлекать их на борьбу за свои же собственные интересы?

Один из ответов на эти вопросы я неожиданно услышал, как только начался митинг. Ведущий его предоставил первое слово депутату Государственной думы от фракции «Справедливая Россия» Илье Пономарёву. Начал он свою речь поразившими меня словами:

– Нас хотят разъединить, вбивая клин между богатыми и бедными, либералами и коммунистами, между разными национальностями. Но мы все сегодня здесь вместе: либералы, анархисты, националисты. Мы едины. Нас хотят разделить, но мы вместе!

Митингующие на площади ликовали. Все вместе и нас не победить. И тут я понял Геннадия Гудкова. Для него, как и для многих руководителей пришедших сюда партий, союзов, движений, главное не в том, что они принесут народу, не в том, станет ли трудовому народу легче, а в том, чтобы вместе смести ту власть, что есть, и заменить ее своей собственной. Потому они и не видят рабочих рядом. Потому и не понимают, что не могут быть вместе богатые, а их в стране не более десяти процентов, и бедные, среди которых к нищим можно отнести чуть ли не пятьдесят процентов. Каким образом они могут быть вместе, если их разделяет огромная пропасть? Рабочий человек зарабатывает себе на жизнь потом и кровью, тогда как богатый получил свое состояние в России путем обмана, грабежа, а порой и разбоя. О каком тут единении вести разговор?

«Советская Россия», 18.09.2012

Национальная идея писателей

Её звали просто Олеся. Она собрала всех на Киевском вокзале в девять утра. А он назвал себя просто Павлом. Представился не гидом, а давним жителем Переделкино, привыкшим к этому месту, сжившимся с ним всем сердцем и душой. Потому и рассказ его группе писателей из пятнадцати человек, прибывших с Олесей из Москвы в эту своеобразную альма-матер российской литературы, напоминал не столько экскурсию, сколько путешествие по страницам истории. Тропинка от станции ведёт сначала вдоль железной дороги мимо недавно выстроенного храма, источника ключевой воды, скользя под раскидистыми елями, берёзами, клёнами, воспетыми не одним обитателем этого замечательного уголка Парнаса.

Ах, конечно, не все писатели, чьим творческим мыслям довелось рождаться в этом избранном российском уголке, написали что-то о Переделкино и упоминали его в своих творениях, но все, жившие здесь, будь то прозаики Серафимович, А. Фадеев, В. Солоухин, В. Катаев или поэты Р. Рождественский, К. Симонов, С. Островой, Е. Евтушенко – все вдохновлялись тишиной и покоем леса и журчанием речушки Сетунь, и все творили о России. Собственно говоря, с этой целью по просьбе Максима Горького и был выделен под писательские дачи этот благословенный уголок природы. Для того и были построены и заселены инженерами человеческих душ в 1936 г. первые тридцать деревянных двухэтажных домиков.

Я впервые посетил Переделкино, однако, слушая рассказ Павла, слыша до боли в сердце знакомые имена замечательных писателей моей Родины, я не мог оторваться от внезапно всплывавших в памяти произведений, будораживших некогда мою душу. Вспоминались сразу же и встречи с некоторыми из тех, кто успел навсегда покинуть этот мир, оставив после себя навечно вписанные в историю строки.

Здесь жила Мариэтта Шагинян, а я был ещё ялтинским жителем, когда знаменитая писательница приехала отдыхать и творить на берегу Чёрного моря в Дом творчества писателей. Ей захотелось посмотреть спектакль нашего народного театра. И мы актёры-любители пришли за нею, чтобы проводить знаменитость в расположенный неподалеку Дом учителя. Нас поразила эта маленькая старенькая женщина в очках из толстых стёкол, с предельно плохим слухом (нам приходилось говорить ей прямо в ухо), весело попросившая нас взять её с двух сторон под руки, так как она страшно боится попасть под машину. Мы шли по узкой извилистой ялтинской улочке, а Шагинян постоянно что-то рассказывала, но не забывала опасливо смотреть по сторонам. Постановка наша ей понравилась, и она сфотографировалась с труппой на память. Прошло много лет, но я всегда с удовольствием смотрю на снимок, в центре которого в окружении молодёжи сидит седовласая женщина, свидетель жизни ещё девятнадцатого века.

Но ещё раньше до Шагинян, когда в школьные годы мы с братом были членами драматического коллектива Дома пионеров и оба участвовали в постановке пьесы С. Я. Маршака «Двенадцать месяцев», нам