спальню. Она лежала на мягком цветном ковре без единой кровинки в лице и стонала от боли… Цепкие руки прижимали к груди злополучный кейс…

— Что с тобой, Джамиля? — спросил он с тревогой, наклонясь над женщиной.

— Мне больно… Тошнит… Возьми документы… голова кружится, нет сил… Я умираю!

Она закрыла глаза, испарина появилась на ее лбу. Мулла, еще не понимая, что случилось с Джамилей, бросился было тормошить ее, растирать виски, поднял голову повыше и тут же бережно стал опускать на ковер. Слева, на шее Джамили, ближе к золотым сережкам, он увидел две красные точки, которые начали расширяться буквально на глазах. С детства он знал, кто мог оставить такие метки на теле человека, и невольно повернул голову к раскрытому сейфу… Здесь, вдоль стены, вытянувшись пятнистым толстым метровым жгутом, высунув длинный, черный язык, разделенный на две половинки, лежала дохлая гюрза… Та самая, с ласковым именем Гуля, что напугала на теплоходе когда-то Джамилю. Такого никто не мог предвидеть. Не доверяя хваленой японской электронике, профессор рядом с сейфом держал самого надежного сторожа — ядовитую змею, свою Гулю. Она дала возможность вскрыть сейф и завладеть секретами профессора, но выйти из спальни чужому человеку оказалось невозможно. Гюрза спрыгнула со шкафа прямо на голову Джамили и вонзила свои два ядовитых зуба в мягкую белую шею… Она знала только одного хозяина и верно служила только ему. Жизнь покидала Джамилю. Она погружалась в белую, мягкую пелену, на смену мучительным страданиям пришли облегчение, спокойствие и тишина. И вдруг боль снова судорогой пробежала по всему телу, широко открылись глаза, и она увидела лицо своего мужа… Адина стоял за спиной муллы и внимательно смотрел на секундную стрелку своих ручных часов. Кто-кто, а профессор Муртаза хорошо знал, через сколько времени приходит конец человеку от укуса гюрзы. Знал и сверял свои часы со смертью, а сам хохотал надрывно, безумно и жутко.

— Заткнись, дьявол! — закричал вне себя Хабибула, наставляя на профессора пистолет.

Смех словно застрял в горле у Адины, лицо от страха стало белее потолка, а сам все рукой на бедную Джамилю показывает.

— Есть, есть твой праведный суд на земле, о всемогущий Аллах! — изрекает Адина. — Он знает, кого судить, кому уготовить смертную кару.

— Да, есть на земле суд всевышнего! — подтверждает мулла. — Есть и суд моего афганского народа. Да свершится их справедливый приговор, да не дрогнет моя рука выполнить их волю! — Сказал и нажал на спусковой крючок бесшумного пистолета. Стрелял до тех пор, пока не кончились патроны в обойме.

«Кабул… Сверхсрочно… Майвану…

Высылаю надежным человеком секретную документацию технологического процесса производства известного вам препарата. Лаборатория смерти взорвана. Адину Муртазу взять живым не удалось, ликвидирован Меченым. В проводимой операции смертью героя погибла товарищ Джамиля. Анис».

«Пешавар… Сверхсрочно. Анису… Благодарю за успешное выполнение задания. Приступайте к завершению операции „Икс-81“… Майван».

ГЛАВА XLII

Когда мы в суете проводим день за днем,

Мы жизнью эти дни ошибочно зовем.

Лишь истинная жизнь останется от жизни,

Когда в конце концов итог мы подведем.

Камаладдин Исфахани

С нелегким сердцем я покидал виллу Бури. Вроде не было никаких причин для волнений, а тревога не прошла, осталась со мной и за порогом богатого городского дома лидера партии «Шамшари ислами». Принял он меня радушно, как старого друга. Отчет слушал внимательно, вопросами не перебивал, изредка делая какие-то пометки в своем маленьком карманном блокноте.

— Я доволен твоей работой, Салех, — сказал он, когда окончилось мое сообщение. — Мы получили первоклассное оружие и нужное количество боеприпасов. Только вот беда — быстро они в руки врага переходят. Много из того, что ты поставил, на что потрачены бешеные деньги, досталось противнику.

Лицом погрустнел, налил себе рюмку водки, выпил до дна, не морщась. С тех пор как мы расстались с ним, Абдула заметно сдал, обрюзг лицом, под мышиными глазками отвислые мешки. Начинал свою карьеру лидер партии в походной палатке учебного лагеря повстанцев, а теперь уже обзавелся виллой, уютненьким домиком в два этажа с тихим садом и плавательным бассейном. Здесь у чистой, голубой воды в тени и прохладе сидим мы с Абдулой в плетеных креслах. Стоит протянуть руку в сторону — маленький никелированный столик на колесах с батареей бутылок и фруктами.

— За последние месяцы наши отряды понесли неслыханные потери. Погиб Али Шах, разбит и попал в плен Мустафа Вали, добровольно сдался властям Гулям Нарбегали… Случайность это или не случайность? Как ты думаешь, Салех? — Маленьких его глаз почти не видно, ушли, спрятались в укрытие, смотрят осторожно, выжидающе.

— А наша главная база, она-то, надеюсь, цела? — вместо ответа задаю вопрос Абдуле.

— Слава Аллаху, цела… На нее теперь вся надежда… Но ты не ответил на мой вопрос…

— Извини великодушно… У кого что болит, тот о том и говорит. А на твой вопрос скажу откровенно, что думаю: никакой здесь случайности нет, почтенный Бури. — От моих слов он вздрогнул, подвинулся на краешек своего кресла, чтоб быть поближе ко мне, смотрит так, словно в первый раз видит. — Да, да, случайность исключается, — продолжаю я. — Плохо подбираешь командные кадры. Многие твои командиры отрядов — дерьмо. Простой боевой операции провести не могут. Мастаки только грабить да баб насиловать, восстановили против повстанческого движения все население страны… И еще — предательство!

— Предательство?! — Абдула так и подскочил на своем месте. — Предательство?! Это интересно, очень даже интересно, продолжай, продолжай, Салех.

— Да продолжать, собственно, нечего. Надо надежных людей послать за линию фронта, разобраться, что к чему. Кто в штабе твоем секреты продает, кто там, на месте, людей за афгани покупает…

Задумался Бури.

Молчу и я, закуривая сигарету. В саду где-то неожиданно подала звонкий голос неведомая мне птица. Поначалу тихо и робко, а потом разошлась, залилась лихо и весело.

Услышал птицу Абдула, рукой махнул, как бы отгоняя тяжелые мысли, и улыбнулся.

— Ишь, какая у меня певунья в саду живет… Не дает хозяину печалиться… Давай выпьем по маленькой, Салех… Выпьем и вернемся к твоим делам, где, надеюсь, нет предательства.

— Но есть зло похлеще, чем предательство. Купля и продажа! — отвечаю я Абдуле.

— Мне это знакомо с детства. Как-никак, я сын известного кабульского купца Бури, что в переводе с дари означает: волк! — и засмеялся, довольный собою.

Мы долго еще говорили с Абдулой о новых торговых сделках, на крохотных счетно-вычислительных машинках японского производства вели совместно подсчеты предстоящих расходов, мудрили,