Эмрин натянул поводья и повернулся к юноше лицом.

— Взгляните на меня! Они собирались забить меня до смерти. Думаете, меня их смерть сильно печалит? Когда я был мальчишкой, нам с приятелями вздумалось поохотиться на оленя. Мы вооружились новенькими копьями, а у двоих были луки. Всего нас собралось семеро. Мы отправились в горы и скоро напали на след. Скрадывая добычу, мы стали пробираться через густой подлесок, и тут вдруг, откуда ни возьмись — громадный медведь. Ну а дурачок Стефф возьми да и пусти в него стрелу. Короче, с гор нас вернулось только двое.

— Какое это имеет отношение к Серому Человеку?

— Если раздразнить медведя, не удивляйся, когда он вспорет тебе брюхо! — рявкнул Эмрин.

Трехмечному было жарко. Солнце жгло покрытые лаком волосы, и ни малейший ветерок не колыхал длинный кафтан из черного шелка. Он постоял немного, опустив руки на два кривых меча, висящих у него по бокам. Третий, с привязанным к эфесу шлемом, помещался между лопатками. Криаз-нор, оглядев поляну, быстро пересек ее и вошел в тень. Трое его спутников, тоже в черном, следовали за ним по пятам.

Лесная прохлада после солнцепека была особенно приятна. Глядя золотистыми глазами на тропу, Трехмечный ощутил легкое раздражение. Им должны были предоставить ищейку: он, несмотря на все свое мастерство, уже трижды сбивался со следа, и это бесило его. Дереш Карани дал им три дня, чтобы убить меченосцев, и два почти на исходе. Если они не уложатся в назначенный срок, одного из четверки скорее всего казнят. Его, Трехмечного, вряд ли, но с Дерешем Карани ничего нельзя знать наверняка.

Он оглянулся на трех своих подчиненных. Скорее всего это будет Четвертый. Он только из питомника и еще не заслужил себе боевого имени. Однако он малый способный — его номер указывает на то, что в своем выпуске он был четвертым из пятидесяти. Трехмечный велел всем троим оставаться на месте, а сам осторожно двинулся дальше по оленьей тропе, ведущей на юг. Земля была твердая. Трехмечный услышал слабое журчание воды и пошел на звук. Почва стала мягче, в кустах он разглядел два копытных следа, а у самой воды — отпечаток сапога. Трехмечный кликнул своих бойцов.

— Полдня, а то и меньше, — заявил он, не сводя взгляда золотистых глаз с оттиснутого в грязи копыта. — Края подсыхают и крошатся.

Громадный сутулый Железнорукий вышел вперед. Вытащив меч из-под черного кушака, опоясывающего толстый живот, он опустился на четвереньки и принялся обнюхивать человеческий след. Закрыв глаза, он отстранил от себя запахи трех своих товарищей. Как на грех, на кустах недавно оставил свою отметину лис, и резкий мускусный дух забивал слабый человеческий запах. Железнорукий открыл глаза и доложил Трехмечному:

— Один, на котором кровь подсыхает, очень устал. Другой, риадж-нор, полон сил.

— Он не риадж-нор, — поправил Трехмечный. — Их орден вымер, и от них, как мне говорили, остались только бледные подобия, именующие себя раджни. Жители этого мира размягчились, как это часто бывает.

— С нами такого не случится, — вставил Четвертый. Трехмечный взглянул на могучего молодого воина и покачал головой:

— Пока дураки вроде тебя не начнут так думать.

Четвертый тихо зарычал и сгорбил плечи. Трехмечный подступил к нему вплотную.

— По-твоему, ты уже готов схватиться со мной? Так вызови меня, дерьмо овечье! Вызови, и я сниму с тебя башку и съем твое сердце.

Казалось, Четвертый вот-вот выхватит своей меч. Он задержал руку над черной рукоятью и опустил ее.

— Мудро, — заметил Трехмечный. — Теперь ты авось доживешь до того, чтобы заслужить себе имя.

— Мы можем догнать их еще до ночи, если поднажмем, — сказал Железнорукий.

— Лучше нагрянуть к ним в полночь, — возразил Шаговитый, самый высокий из четверых, длиннолицый, с тяжелым подбородком, глубоко посаженными глазами и зрачками как щелки. — Когда они будут спать.

— Я предпочел бы убить их в бою, — заявил Четвертый.

— Это ты по молодости, — дружелюбно ответил Шаговитый. — Если их убиваешь в спокойном состоянии, они вкуснее. Правда, Трехмечный?

— Правда. От страха и ярости мускулы делаются жесткими — не знаю почему. Ладно, в полночь так в полночь. Давайте отдохнем часок.

Трехмечный сел на берегу ручья, Железнорукий пристроился рядом.

— От четверки Острого Когтя ни слуху ни духу. Они, наверное, так же близко от них, как и мы.

— Возможно, даже ближе. — Трехмечный зачерпнул воды из ручья и поднес к своему тонкогубому рту.

— Зачем ты тогда согласился ждать до полуночи? — понизил голос Железнорукий. — Хочешь, чтобы Острый Коготь был первым?

— Не люблю я его, — улыбнулся Трехмечный. — В нем слишком много кошачьего. Как-нибудь я съем его сердце — и бьюсь об заклад, у него будет скверный вкус.

— С какой тогда стати ты отдаешь ему победу?

— Во всех преданиях говорится о великом мастерстве риадж-норов и смертоносной силе их клинков. Если Острый Коготь одолеет воина с таким мечом и заберет его сердце, я буду разочарован, однако переживу это.

— Ты не думаешь, что ему это удастся?

Трехмечный поразмыслил немного.

— Острый Коготь дьявольски хороший боец, но бесшабашный. Я не удивлюсь, если риадж-нор разрубит его на куски, и сердца моего это тоже не разобьет.

— Ты ведь сказал, что эти меченосцы — лишь бледные подобия риадж-норов.

— Я сказал только то, что мне самому говорили, и воздержусь от суждения, пока не увижу сам.

Трехмечный вытащил из-за пояса два меча, положил на землю, лег на бок и закрыл глаза.

Да, Острый Коготь наверняка прибудет первым. Он ринется в бой, не задумываясь о том, с кем имеет дело, полагаясь на свою быстроту и свое мастерство. Если все сложится удачно, он крепко за это поплатится. Тогда его бойцы расправятся с людьми, и Трехмечный со своими присоединится к ним для ритуального пира. Хорошо бы так все и вышло.

Трехмечный лежал тихо, давая телу отдых.

Хорошо бродить по этой земле. Девять лет Трехмечный провел в армии, среди сотен криаз-норов, он спал в палатке с девятью другими солдатами, маршировал в строю и штурмовал города. Здесь даже небо кажется просторнее, и задание, которое он получил, дает приятное чувство свободы.

Он задремал, и ему стал сниться сон. Он стоял у маленькой хижины, рядом струился ручей, под деревьями играли его дети. Трехмечный сел и выругался себе под нос. Откуда только лезет в голову такая чушь?

— Дурной сон? — спросил Железнорукий.

— Нет, так. — Трехмечный засучил рукав кафтана и посмотрел на руку, покрытую волчьим мехом. — Скорей бы армию сюда переправили. Соскучился я по той жизни — а ты?

— Ну, по храпу Небесного Клинка или по вони от ног Девятого я точно не скучаю.