Фашисты все еще были там.

Ллойд подумал, что это само по себе достижение. Было уже полчетвертого. Фашистов удалось продержать здесь, заставив ждать, а не маршировать, несколько часов. Он видел, что их приподнятое настроение улетучилось. Они перестали петь и скандировать, а тихо и безвольно стояли в строю, уже далеко не таком аккуратном, как прежде; их знамена обвисли, оркестры смолкли. Они уже выглядели побежденными.

Однако через несколько минут все изменилось. Из переулка появился открытый автомобиль и поехал вдоль рядов. Раздались приветственные возгласы, офицеры салютовали, все стояли навытяжку. На заднем сиденье автомобиля сидел их вождь, Освальд Мосли, красивый человек с усами, в форме и кепи. Машина ехала со скоростью пешехода, он сидел с неподвижно прямой спиной и снова и снова отдавал салют с видом монарха, инспектирующего свои войска.

Его присутствие вернуло боевой дух его солдатам и обеспокоило Ллойда. Это должно было означать, что они собираются маршировать, как задумано, – иначе зачем он приехал? Машина, продолжая свой путь вдоль колонны фашистов, свернула в переулок, идущий в финансовый квартал. Ллойд ждал. Через полчаса Мосли вернулся, на этот раз пешком, снова отдавая салют и принимая приветствия.

Когда он достиг головы колонны, он повернул и в сопровождении одного из офицеров вошел в переулок.

Ллойд последовал за ними.

Мосли подошел к людям в возрасте, тесной группой стоявшим на тротуаре. Ллойд с удивлением узнал сэра Филипа Гейма, начальника лондонской полиции, – он был в галстуке-бабочке и мягкой фетровой шляпе. Они с Мосли начали что-то взволнованно обсуждать. Должно быть, сэр Филип говорил сэру Освальду, что толпа демонстрантов слишком велика, чтобы ее можно было разогнать. Но что в таком случае он мог посоветовать фашистам? Ллойду очень хотелось подобраться поближе и подслушать, но он решил, что лучше не рисковать – его могли арестовать, – и остался на достаточно большом расстоянии.

В основном говорил начальник полиции. Глава фашистов несколько раз сдержанно кивнул и задал несколько вопросов. Потом они пожали друг другу руки, и Мосли ушел.

Он вернулся в парк и стал совещаться со своими офицерами. Среди них Ллойд узнал Малыша Фицгерберта – в точно такой же форме, как у Мосли. Но на нем, правда, она смотрелась не так хорошо: ладный армейский мундир не сочетался с его изнеженным телом и томной статью сибарита.

Мосли, по-видимому, отдавал приказы. Потом остальные отсалютовали и разошлись – несомненно, их выполнять. Что он им приказал? Единственным разумным действием сейчас было отказаться от прежнего плана и разойтись по домам. Но если бы они были здравомыслящими людьми, они не были бы фашистами.

Зазвучали свистки, раздались команды, заиграли оркестры, и все вытянулись по стойке «смирно». Ллойд понял, что они сейчас двинутся маршем… Должно быть, полиция выбрала им маршрут. Но какой?

Потом шествие началось – и двинулось в обратную сторону. Вместо того чтобы направиться к Ист-Энду, они пошли на запад, в район банков, в котором в выходной день не было ни души.

Ллойд едва мог в это поверить.

– Они сдались! – произнес он вслух, и стоящий рядом человек отозвался:

– Действительно похоже на то, а?

Еще минут пять Ллойд смотрел на медленно уходящие колонны. Когда у него совершенно не осталось сомнений в том, что именно происходит, он бросился к телефонной будке и позвонил Берни.

– Они уходят! – сказал он.

– Что, в Ист-Энд?

– Да нет, наоборот! Они идут на запад, в Сити. Мы победили!

– Господи боже! – И Берни крикнул находившимся рядом в комнате: – Слушайте все! Фашисты идут на запад. Они сдались!

Ллойд услышал взрыв дикой радости. Потом Берни сказал:

– Последи за ними. Дай нам знать, когда все фашисты уйдут из «Тауэр-гарденз».

– Обязательно, – сказал Ллойд и повесил трубку.

В приподнятом настроении он обошел парк по периметру. С каждой минутой становилось все очевиднее, что фашисты потерпели поражение. Оркестры играли, люди маршировали в ногу, но не было задора в их походке, и больше они не пели, что надо гнать жидов. Жиды прогнали их самих.

Проходя мимо Байворд-стрит, он снова увидел Дейзи.

Она направлялась к заметному черно-кремовому «роллс-ройсу» и должна была пройти мимо Ллойда. Он не мог отказать себе в удовольствии позлорадствовать.

– Жители Ист-Энда отвергли вас с вашими вонючими идеями, – сказал он.

Она остановилась и взглянула на него – спокойная, как всегда.

– Нам помешала банда хулиганов, – надменно сказала она.

– Так что вы теперь маршируете в другом направлении.

– Одно сражение – это еще не война.

Может, и так, подумал Ллойд, но это было очень большое сражение.

– А что же вы не маршируете домой с вашим приятелем?

– Я предпочитаю ездить в автомобиле. И он мне не приятель.

Сердце Ллойда в надежде затрепетало.

– Он мой муж, – сказала она.

Ллойд молча смотрел на нее. Он никогда до конца не верил, что она сделает такую глупость. Он лишился дара речи.

– Это правда, – сказала она, читая на его лице недоверие. – Вы что, не видели в газетах сообщений о нашей свадьбе?

– Я не читаю светскую хронику.

Она продемонстрировала ему свою левую руку с алмазным перстнем, подаренным в день помолвки, и гладким золотым кольцом – обручальным.

– Свадьба была вчера. А медовый месяц мы отложили, чтобы принять участие в сегодняшнем марше. Завтра мы на самолете Малыша летим в Довиль.

Она прошла оставшиеся несколько шагов до машины, и шофер распахнул перед ней дверцу.

– Пожалуйста, домой, – сказала она.

– Да, миледи.

Ллойда охватила такая злость, что захотелось набить кому-нибудь морду.

Оглянувшись, Дейзи бросила через плечо:

– До свидания, мистер Уильямс.

– До свидания, мисс Пешкова, – сказал он, вновь обретая голос.

– Нет-нет, – сказала она. – Я теперь – виконтесса Эйбрауэн.

Ллойд заметил, с каким удовольствием она это произнесла. Теперь она была титулованной особой, а это значило для нее так много.

Она села в автомобиль, и шофер захлопнул дверцу.

Ллойд пошел прочь. Он со стыдом заметил, что на глаза навернулись слезы.

– К черту! – сказал он вслух.

Он шмыгнул носом, глотая слезы.

Расправив плечи, он быстрым шагом пошел к Ист-Энду. Сегодняшний триумф был омрачен. Он понимал, что было глупо думать о Дейзи – совершенно очевидно, что уж она-то о нем не думала, – и все равно у него сердце разрывалось от мысли, что Дейзи погубила свою жизнь, выйдя замуж за Малыша Фицгерберта.