и не выгнал на улицу. За это преступление его выпороли и бросили в тюрьму. Закон, предписавший такое наказание, в то время был новым и числится в своде законов до сих пор.

В Америке существует схожий закон, по которому держать любовницу не запрещается, однако путешествовать с нею из одного штата в другой незаконно; житель Нью-Йорка может отвезти любовницу в Бруклин, но не в Джерси-Сити. Разница в степени безнравственности этих двух действий простому человеку не очевидна.

Лига Наций и в этой сфере пытается сделать законодательство более суровым. Некоторое время назад представитель Канады в Комиссии Лиги Наций предложил запретить всем женщинам, невзирая даже на пожилой возраст, путешествовать на пароходе без сопровождения мужа или одного из родителей. Это предложение принято не было, однако оно показывает, в каком направлении мы движемся. Разумеется, очевидно, что такие меры превращают всех женщин в «белых рабынь»; всякое проявление свободы для женщин сопровождается опасностью того, что кто-то увидит в нем доказательство «аморальности». Единственный логичный исход стараний этих реформаторов – пурда.

Есть еще один, более общий аргумент против пуританского мировоззрения. Человеческая природа такова, что люди не могут не стараться получить от жизни хоть какое-то удовольствие. В практических целях удовольствия можно грубо разделить на те, которые в основном опираются на чувства, и те, что по большей части связаны с разумом. Традиционный поборник нравственности хвалит последние в ущерб первым; или, скорее, допускает последние, поскольку не считает их удовольствиями. Его классификация, конечно же, не имеет научного подтверждения и во многих случаях вызывает сомнения у него самого. Куда отнести удовольствие от искусства – к чувствам или к разуму? Если он уж поистине суров, то осудит все искусство в целом, как Платон и отцы церкви: если более-менее терпим, то допустит искусство, если оно преследует «духовную цель», что обычно является признаком дурного искусства. Такова позиция Толстого. Еще один сложный случай – брак. Относительно строгие моралисты считают его прискорбной ошибкой; менее строгие восхваляют на том основании, что он по большей части неприятен, особенно когда им удается сделать его нерасторжимым.

Однако это не главное. Главное то, что удовольствия, которые остаются нам после того, как пуританин сделал все, что мог, оказываются вреднее тех, которые он осудил. Самое большое наслаждение – это получать удовольствие, а второе по величине – мешать получать удовольствие другим или, в более общем смысле, иметь власть над людьми. Вследствие этого те, кто живет под гнетом пуританства, чрезвычайно жаждут власти. А властолюбие приносит гораздо больше вреда, чем любовь к выпивке или любой другой порок, против которого выступают пуритане. Конечно, у добродетельных людей любовь к власти маскируется под любовь творить добро, но это мало влияет на ее социальные последствия. Это просто означает, что мы наказываем своих жертв за то, что они дурны, а не за то, что они наши враги. Так или иначе, все выливается в тиранию и войны. Оскорбленная нравственность – одна из самых вредоносных сил современности; и еще более вредной она становится оттого, что ее всегда могут использовать в злодейских целях распространители пропаганды.

Подъем индустриализма неизбежно повлек за собой усложнение экономической и политической организации мира – и она обязательно усложнится еще, если только индустриализм не окончится крахом. Земля становится все многолюднее, а наша зависимость от соседей – все теснее. Чтобы жизнь в этих обстоятельствах не сделалась невыносимой, мы должны научиться не докучать друг другу в том, что не имеет непосредственного и очевидного отношения к социуму. Научиться уважать личную жизнь окружающих и не навязывать им свои нравственные устои. Пуританин воображает, что его моральные стандарты являются единственно верными; он не осознает, что для других эпох, других стран и даже других сообществ в его собственной стране характерна иная мораль, отличная от его собственной, и что они имеют на нее не меньше прав, чем он – на свои взгляды. Увы, из-за любви к власти, которая является естественным результатом пуританского самоотречения, пуританин становится более деятельным, чем другие люди, и ему бывает сложнее сопротивляться. Будем надеяться, что разностороннее образование и более обширные познания о человечестве помогут со временем ослабить пыл наших чересчур добродетельных властителей.

Глава XI

Необходимость политического скептицизма[42]

Одной из особенностей англоговорящих стран является огромный интерес к политическим партиям и вера в них. Очень многие их жители в самом деле уверены, что приход к власти определенной политической партии устранит все несчастья, которые их терзают. Они-то и раскачивают маятник. Человек голосует за одну партию, но не становится счастливее; он приходит к выводу, что золотой век должен был настать именно с победой оппозиции. К тому времени, как он разочаруется во всех партиях, он уже старик, одной ногой в могиле; но его сыновья сохраняют пылкую веру юности, и маятник продолжает качаться.

Мое мнение таково: если мы хотим сделать что-то полезное в политической сфере, рассматривать политические вопросы необходимо совершенно иначе. Партии, желающей получить власть, в демократической системе приходится выдвигать предложения, на которые откликается большая часть населения. По причинам, которые станут очевидны в процессе изложения моих доводов, предложение, популярное при существующей демократии, скорее всего, будет дурным. Таким образом, вероятность того, что у влиятельной политической партии будет полезная программа, крайне мала, и если некие полезные меры все-таки будут приняты, то отнюдь не через партийное правительство, а с помощью каких-то иных механизмов. Проблема того, как совместить подобные механизмы с демократией, – одна из самых актуальных в наши дни.

В настоящий момент существует два совершенно разных типа специалистов по политическим вопросам. С одной стороны, есть практикующие политики от всех партий; с другой стороны, есть эксперты – в основном государственные служащие, но также экономисты, финансисты, ученые-медики и т. д. У обеих групп есть собственные уникальные навыки. Навыки политика заключаются в умении угадывать, как убедить людей в том, что им что-то выгодно; навыки эксперта – в умении вычислять, что в самом деле выгодно, при условии, что людей можно в этом убедить. (Эта оговорка необходима, так как меры, вызывающие серьезное общественное негодование, редко бывают полезны, какими бы достоинствами они ни обладали помимо этого.) Могущество политика в условиях демократии зиждется на умении высказывать мнения, которые кажутся правильными среднестатистическому человеку. Бесполезно настаивать на том, что политик должен быть высоконравственным и отстаивать то, что считает полезным просвещенная публика, ведь в таком случае его отметут в сторону и изберут других. Более того, интуитивный талант, необходимый ему для прогнозирования мнений, не подразумевает никакого таланта