формировать собственные мнения, так что многие из самых способных (с партийно-политической точки зрения) могут не моргнув глазом отстаивать меры, которые большинство считает полезными, а эксперты – вредными. Поэтому нет никакого смысла взывать к нравственности политиков и умолять их быть честными, кроме как в самом грубом смысле – не брать взяток.

Везде, где существует партийная политика, политик обращается в первую очередь к определенной группе избирателей, в то время как его оппоненты обращаются к противоположной группе. Его цель заключается в том, чтобы превратить свой электорат в большинство. Мера, которая одинаково понравится обеим группам, скорее всего, окажется некой точкой соприкосновения между партиями и, следовательно, бесполезной для члена партии. Поэтому он фокусирует свое внимание на тех мерах, которые не нравятся группе избирателей, составляющей ядро сторонников его оппозиции. Более того, мера, какой бы замечательной она ни была, бесполезна для политика, если он не может подкрепить ее доводами, которые покажутся убедительными среднестатистическому человеку, будучи изложены с трибуны. Таким образом, мы имеем два условия, которым должны отвечать меры, продвигаемые партийными политиками: (1) они должны казаться направленными во благо определенной части населения; (2) аргументы в их пользу должны быть предельно просты. Конечно, это не относится к военному времени, ведь тогда межпартийные конфликты откладываются ради конфликта с внешним врагом. В военное время политик практикует свое искусство на нейтральных сторонах, аналогичных сомневающемуся избирателю в политике мирного времени. Недавняя война показала, что, как и следовало ожидать, демократия замечательно натаскивает политиков на обращение к нейтральным сторонам. Это стало одной из главных причин того, что демократическая сторона выиграла войну. Да, мир она проиграла, но это уже совсем другой вопрос.

Особое мастерство политика заключается в том, что он знает, какие страсти легче всего распалить и как не позволить им, уже распаленным, навредить ему и его соратникам. В политике, как и в финансах, действует закон Грешема; человек с более благородными целями окажется изгоем – за исключением тех редких моментов (главным образом во время революций), когда идеализм оказывается в союзе с каким-нибудь мощным порывом эгоистичной страсти. Более того, поскольку политики разделены на соперничающие группы, они стремятся аналогичным образом разделить народ, если только им не повезет объединить его в войне против какого-то другого народа. Они процветают там, «где много и шума и страстей, но смысла нет»[43]. Им нельзя обращать внимание ни на что труднообъяснимое, ни на что, в чем нет противопоставления (народов или групп внутри народа), ни на что, что могло бы ослабить власть политиков как класса.

Эксперты же как класс имеют ряд любопытных отличий. Как правило, эксперт – это человек, который не стремится к политической власти. Его естественной реакцией на политическую проблему будет задаться вопросом о том, что было бы полезно, а не популярно. В некоторых областях он обладает исключительными техническими познаниями. Если он государственный служащий или глава крупного предприятия, у него есть солидный опыт общения с отдельными людьми и он способен проницательно судить о том, как они будут действовать. Все это благоприятные обстоятельства, которые делают мнение эксперта по вопросам, связанным с его специальностью, достойным значительного уважения.

Как правило, однако, у него есть и соответствующие недостатки. Поскольку его знания узкоспециальны, он, вполне возможно, переоценивает важность своей отрасли. Если вы обратитесь по очереди к специалисту по стоматологии, офтальмологии, кардиологии, пульмонологии, неврологии и так далее, каждый из них даст вам отличные рекомендации, как предотвратить недуги, на которых они специализируются. Однако, соблюдая все эти рекомендации, вы обнаружите, что тратите все двадцать четыре часа на заботу о здоровье и у вас вовсе не осталось времени этим здоровьем хоть как-то пользоваться. То же самое легко может произойти в политологии; если все время заботиться обо всех, народу некогда будет жить обычной жизнью.

Второй недостаток квалифицированного государственного служащего проистекает из того, что ему приходится использовать метод закулисного убеждения. Он либо сильно переоценит свою возможность вразумить людей, либо предпочтет подпольные методы, с помощью которых политиков побуждают принимать важные решения, не зная, что они делают. Как правило, первую ошибку он совершит в юности, а вторую – в зрелом возрасте.

Третий недостаток эксперта, наделенного исполнительной властью, заключается в том, что он из рук вон плохо понимает чувства народа. Обычно он очень хорошо чувствует комитет, но редко чувствует толпу. Обнаружив некую меру, пользу которой моментально понимают все хорошо информированные люди доброй воли, он не догадается, что, если ее продвигать публично, кто-нибудь влиятельный может посчитать, что она будет ему вредна, и распалить в народе страсти до такой степени, что любого сторонника обсуждаемой меры просто линчуют. Говорят, что в Америке магнаты натравливают сыщиков на всякого, кто им не нравится, и, если он не отличается исключительной прозорливостью, вскоре подталкивают его к компрометирующей ситуации. После этого ему приходится либо изменить политическую позицию, либо готовиться к тому, что пресса заклеймит его аморальным человеком. В Англии эти методы еще не так хорошо развиты, но это, скорее всего, лишь дело времени. Даже там, где не замешаны интриги, народные страсти часто способны изумить неподготовленного наблюдателя. Все хотят, чтобы правительство как-нибудь сократило расходы, но любой конкретный экономический план всегда непопулярен, поскольку лишает работы отдельных людей, а они вызывают сочувствие. В Китае одиннадцатого века был государственный деятель Ван Аньши, который, заручившись поддержкой императора, принялся за внедрение в стране социализма. Однако в момент неосторожности он оскорбил интеллектуальный бомонд (этакую местную «Нортклифф-пресс»), был сброшен с поста и впоследствии обречен на поношения каждого китайского историка вплоть до наших дней.

С этим связан четвертый недостаток экспертов, а именно: они часто недооценивают важность согласия на административные меры и игнорируют сложность применения непопулярного закона. Медики могли бы, обладай они властью, придумать методы абсолютного искоренения инфекционных заболеваний – если бы их законы соблюдались; но когда законы значительно опережают общественное понимание, народ уклоняется от их исполнения. Успех государственной администрации в военное время объяснялся тем, что люди готовы на многое, чтобы выиграть войну, в то время как обычное мирное законодательство не способно дать народу столь мощного стимула.

Почти никто из экспертов в своих расчетах не делает поправки на самые обыкновенные лень и равнодушие. Мы готовы приложить усилия, чтобы избежать очевидных опасностей – но не тех, которые видны только эксперту. Нам кажется, что мы любим деньги, и переход на летнее время экономит нам многие миллионы в год; однако мы приняли его лишь в войну, когда нас поставили перед необходимостью. Мы любим свои привычки больше, чем