– Замечал, я бы назвал его внутриутробным.

– Неплохо! Итак, она прихорашивается перед зеркалом, красится, ну, в общем, чистит зубным порошком тапочки…

– Какие тапочки? – оторопел писодей.

– А я разве вам не рассказывал?

– Не-ет.

– Ну что вы! Во ВГИКе у нас вел семинар Евгений Иосифович Габрилович. Великий Габр! Ему было уж за семьдесят и, как многие старые люди, он жил прошлым, а в настоящее выходил, точно в булочную из своей антикварной квартиры. И вот однажды мы разбирали сценарий про современную советскую женщину-руководительницу. И Габр говорит автору: «Что это она у вас все руководит и руководит? Она ведь женщина! Покажите это! Покажите, как она собирается на свидание: накручивает волосы на папильотки, гладит чулки, чистит зубным порошком тапочки…» Мы рухнули, хохочем, а мэтр не понимает. Действие сценария происходит в семидесятые, а зубным порошком белые спортивные тапочки чистили в тридцатые… Габр перепутал эпохи. С тех пор у нас это стало поговоркой…

– А что же Борис? – поинтересовался Кокотов.

– А он, изменщик, наоборот, страдает, мучится. Бреясь, старается не глядеть себе в глаза. Стыдно! Он смутно догадывается, что совершает, может быть, самую страшную ошибку в своей жизни. Но уже ничего не может поделать: свадьба назначена, гости приглашены, вызов из Чикаго лежит на комоде, политый счастливыми слезами Ирки Купченко. У вас, Андрей Львович, так бывало: вы понимаете, что делаете глупость, но остановиться не можете?

– Бывало… – вздохнул автор «Знойного прощания».

– У меня тоже. Много раз! Ах, как я это смонтирую, параллельно: мужчина и женщина собираются на свидание. Потом долго, возможно даже в рапиде, они едут навстречу друг другу. На ее лице играют блики великой тайны будущего материнства, и чем ближе она к месту встречи, тем светлее ее взгляд. А у него все наоборот: он мрачнеет, приближаясь к пункту своего неизбежного предательства. Кстати, где у них свидание?

– Может, у памятника Пушкину на Тверском?

– Кокотов, вернитесь из долин похоти на вершины искусства, прошу вас! Наталья Павловна, конечно, замечательная женщина, но сегодня она к вам не приедет. Нет! У нее, очевидно, с вашей помощью, случились сдвиги в бракоразводном процессе!

– Откуда вы знаете? – воскликнул писатель.

– Догадываюсь. А свидание Юлия назначила Боре, разумеется, возле вашего гипсового дудельщика.

– Но ведь трубач в пионерском лагере!

– Кто вам сказал?

– Мы с вами так решили.

– Сейчас перерешим. У меня вот какое к вам предложение: Боря и Юля – одноклассники, а гипсовый трубач стоит во дворе их школы, там они впервые и поцеловались. так лучше, поверьте! Если все трое: Боря, Юля и Ксения – однокурсники, тогда нежные поползновения дочери партократа скрыть невозможно, да и Боря не будет на глазах у своей девушки безобразничать. Знаете, все-таки первая любовь! Другое дело, когда они после школы поступили в разные институты. Будущий олигарх, разумеется, махнул в финансовый, а наша героиня готовится стать педагогом и матерью, даже не подозревая о сопернице!

– А как же «картошка»?

– Что – «картошка»?

– Ну, малиновые закаты, случайные касания, зарождение чувства, песня у костра: «Не смотри ты так неосторожно, я могу подумать что-нибудь не то!»… – не без ехидства пропел писодей.

– Да, действительно, жалко! Уходит колорит эпохи, замечательного времени, когда на несправедливость можно было пожаловаться в партком, в крайнем случае – в райком. И не надо было нанимать киллеров, не надо было тащиться в суд, чтобы за пятьдесят тысяч долларов доказать, что у тебя украли тридцать. Хорошо, очень хорошо, Андрей Львович, что мы прорвались к Скурятину, а то бы вы узнали, что такое русский суд – долгий и неправый!

– А может, перебросить их в стройотряд? – предложил Кокотов, невольно увлекшийся кройкой и шитьем судеб придуманных героев.

– Ну-ка, ну-ка – поподробнее! – потребовал игровод.

– Борис едет туда, чтобы заработать на свадьбу с Юлией. Она ведь тоже небогата, из потомственной педагогической семьи. Там-то он и сходится с Ксенией, которая специально увязалась за ним….

– Отлично! А сцену грехопадения на природе мы позаимствуем у ваших Левы с Таей. Ксюха берет Борьку за руку и силой уводит в ночные клевера. Ах, как я это сниму! Молодец! Вы вернулись… из долин… Но есть одна проблема.

– Какая?

– Когда происходят события? В девяносто втором… – сморщив лоб, прикинул Жарынин. – Но в девяносто втором не было уже никаких стройотрядов, была дикая инфляция, а на свадьбы зарабатывали, возя товар из Кореи.

– А если в восемьдесят восьмом? – предложил писатель.

– Тогда вряд ли дочка партбосса ездит на «тойоте».

– Верно, даже Виктор Цой ездил на «москвиче»…

– Да и черт с ней, с «тойотой», а тем более с вашим Виктором Цоем! Никогда не понимал этих его «бу-бу-му-му». Хуже Цоя только Гребенщиков с Макаревичем. Ненавижу эти антисоветские гитарные посиделки на кухнях цековских домов! Ненавижу номенклатурных сосунков вроде Гайдара! Чтобы греть жопы не в Болгарии, а на Канарах, они разрушили великую страну и обобрали заслуженный народ, как раз когда впервые за столетия он начал жить более-менее прилично! Уроды! – Жарынин в раздражении отложил трубку в сторону.

– Знаете, у меня на этот счет свое мнение! – мягко возразил автор «Полыньи счастья».

– По каждому поводу, коллега, иметь свое мнение так же невозможно, как отращивать новый член для каждой понравившейся женщины. Куда надежней пользоваться мнениями умных людей. Ясно вам? Ладно, уговорили: Ксения ездит на «семерке». События происходят в восемьдесят девятом. Гипсовый трубач стоит возле школы. Боря и Юля – одноклассники. И запомните: искусство – это не микрохирургия, это вивисекция! Ви-ви-сек-ция! Итак, они встречаются возле гипсового трубача после двухмесячной разлуки. Борис как раз вернулся из стройотряда, подтянутый, обветренный, повзрослевший. Он в форме. Помните, Кокотов, стройотрядовскую форму? Лично я был похож в ней на британского колониального офицера, только без стека и пробкового шлема. Но главное, главное другое: в Борьке появилась та повелительная «самцовость», какая бывает у мужчин, спящих одновременно с несколькими женщинами. Однако наш юный герой – лишь начинающий пожиратель дамских сердец, и поэтому он чувствует смущение при встрече с Юлей, тем более у священного Гипсового трубача! Ведь это его первая измена. Кокотов, вы помните свою первую измену?

– Не помню… – соврал писатель.

– А я помню! Чресла еще ноют после скорых объятий, а ты уже клянешься в любви другой! Вы скрытный человек, коллега! Кстати, договариваясь о месте встречи, Борька всячески пытается увильнуть от трубача, предлагает: Нескучный сад, Сокольники, Парк Победы…

– Парка Победы тогда еще не было.

– Правильно. Видите, и я уже начинаю чистить тапочки зубным порошком. Рановато. Но Юлия неумолима: только возле Трубача и нигде больше. Как и все женщины, она склонна к сентиментальной символике. Знаете, у меня была одна учительница…