— Его высочество понял, чего я стою, и предложил мне комнату в Тампле, в которой я поселился вчера.

— Браво! А я думала, что ты шутишь.

— Это чистая правда, повторяю. Я никогда не был так спокоен. Ну что ж, милый старый друг, наполни мой стакан, потому что мои бутылки пусты. За твое здоровье!

— Объясни теперь, зачем ты пригласил меня ужинать?

— Что? — удивился Морлиер.

— Я спрашиваю: зачем ты пригласил меня ужинать?

— Это я должен тебя об этом спросить.

— То есть?

— Хватит шутить!

— Что?

— Это ты мне написал!

— Нет.

— Да.

— Вот твое письмо!

— А вот твое.

Морлиер и Бриссо обменялись письмами, которые каждый держал в руке. Они развернули их одновременно, прочли, потом подняли головы, и глаза их встретились с удивлением до того комическим, что они громко расхохотались.

— Это уж слишком! — вскричал Морлиер.

— Что за шутка! — сказала Бриссо.

— Что значит эта мистификация?

— Это не мистификация, — сказал чей-то голос.

Морлиер и его собеседница обернулись. Дверь комнаты открылась, и очаровательный молодой человек подошел к ним, улыбаясь.

— О! — вскричала Бриссо. — Виконт де Сен-Ле д'Эссеран!

— Он самый, моя красавица, с другом, который будет очень рад отужинать с вами!

Он обернулся: человек, костюм которого сверкал бриллиантами, вошел в комнату.

— Ах! — воскликнул Морлиер, зажмурив глаза. — Это сияние солнца!

Виконт Сен-Ле д'Эссеран вошел с той изящной непринужденностью, с той дерзкой фамильярностью, которые регентство по наследству передало царствованию Людовика XV. Высоко подняв голову, вздернув нос, с насмешкой на губах, со шляпой набекрень, он держал правую руку в кармане панталон, а левой опирался на эфес шпаги. Виконт остановился, выставил правую ногу вперед и перенеся всю тяжесть тела на левую ногу. Он был очарователен, до того очарователен, что даже Бриссо, смотревшая на него с видом знатока, прошептала чуть слышно:

— Просто прелесть!

Сен-Ле повернулся на одной ноге, чтобы пропустить своего спутника, и, протянув руку, сказал, указывая на Морлиера и Бриссо:

— Вот две особы, о которых я вам говорил: шевалье де Рошель де Ла Морлиер и мадам Мари Жозефина Филаминта Бриссо.

Бриссо сделала низкий реверанс. Морлиер поклонился в третьей позиции, как танцмейстер в менуэте.

Спутник Сен-Ле обвел глазами обоих, но остановил свой взгляд на Морлиере. Не говоря ни слова, он вынул из кармана табакерку, усыпанную бриллиантами, и медленно раскрыл ее, при этом на пальце его блеснул перстень с бриллиантом изумительной величины. Морлиер закрыл глаза, был ослеплен.

— Луч солнца! — сказал он.

Незнакомец улыбнулся, потом, пристально посмотрев на Морлиера, спросил:

— Сколько ты стоишь?

Шевалье остолбенел. Этот дерзкий вопрос поразил его так метко, как хорошо направленная пуля. Морлиер был одним из самых бесстыдных и самых безнравственных людей, каких только можно было найти в ту эпоху, когда в высшем обществе порок не считался постыдным. Но как ни груба была его совесть, удар был все же силен, и присутствие духа изменило ему, поскольку вопрос был до того ясен и справедлив, содержал такой стоицизм и такое презрение, что, как ни порочен был этот человек, он смутился, однако тут же оправился и ответил:

— Сколько я стою? Это зависит…

— От чего или от кого? — спросил незнакомец.

— От того, кто обращается ко мне. Для одного я не стою и веревки, на которой могут меня повесить, а для другого я на вес золота. Вы который из двух?

— Выбирай по своему усмотрению.

— Я уже выбрал…

Незнакомец сделал движение, чтобы закрыть свою табакерку. Бриллиантовая пуговица оторвалась от его жилета и упала на пол. Морлиер проворно наклонился, поднял пуговицу еще проворнее и, положив на ладонь, сказал:

— Клянусь рогами дьявола, чудный бриллиант! Он стоит по крайней мере три тысячи ливров. — И со вздохом сожаления он подал незнакомцу.

— Он переходит от меня к вам, — сказал незнакомец, — сохраните его как сувенир.

— Если бы и другие пуговицы сделали то же самое! — вскричал Морлиер. — Я начинаю понимать, — прибавил он, — вы спросили: «Сколько ты стоишь?», — а теперь я спрошу: «Во сколько вы меня цените?»

— Это зависит…

— От чего или от кого?

— От того, что ты можешь сделать.

— Я могу сделать все.

— Даже то, чего не делают другие?

— Особенно то, чего не должно делать.

— Ты умен.

— Я живу своим умом.

— Ты можешь убить человека?

— Без труда — как выпить бокал шампанского.

— Ты не способен подчиняться тому, что дураки называют добрыми чувствами? Ты не добр и не великодушен? Тебя трудно растрогать?

— Мои пороки совершенны и тверды, потому что им не приходится одолевать даже ничтожного порыва добродетели.

Незнакомец сделал еще движение, и вторая пуговица упала на пол. Морлиер поднял ее еще проворнее, чем первую.

— Пара! — восторженно воскликнул он.

Потом, положив вторую пуговицу в карман жилета, куда уже припрятал первую, он прибавил:

— Я отдам вам мою кровь для того, чтобы узнать, кого я имею честь благодарить.

— Графа А, — ответил незнакомец.

— Графа А, — повторил Морлиер, — прекрасное имя!

Тот, кто назвал себя таким странным именем, обратился к Бриссо, с которой виконт де Сен-Ле тихо разговаривал уже несколько минут на другом конце комнаты.

— Ну, что? — спросил он.

— К вашим услугам, — отвечала Бриссо с низким реверансом.

— Ты готова?

— На все.

— Если так, сядем за стол и побеседуем за ужином.

Виконт де Сен-Ле позвонил, между тем как граф А сел за стол, имея по правую руку Морлиера, а по левую Бриссо. Пришел слуга.

— Подавайте! — сказал Сен-Ле и также сел.

Слуга исчез, и через несколько минут стол был уставлен изысканными яствами.

— Клянусь своей жизнью! — вскричал Морлиер. — Как хорошо ужинают в «Царе Соломоне», это лучший трактир Франции.

— Давно вы знаете это место? — спросил граф, который ничего не пил и не ел.

— Очень давно, месье.