– У него жена, пятнадцать детей, еды ни крошки; с голоду помрут, если его не оживить, и…

– Ой, сынок, врешь и не краснеешь, – сказал Макс и достал из угла громадные мехи. – Я лучше его спрошу, – проворчал он, целясь мехами в Уэстли.

– Он же труп. Он не разговаривает, – сказал Иньиго.

– У нас свои методы, – только и ответил Макс, запихал мехи в горло Уэстли и принялся качать, между тем объясняя: – Мертвые, чтоб ты знал, бывают разные. Бывают как бы мертвые, почти мертвые и совсем мертвые. Этот ваш парняга – он как бы мертвый, у него внутри еще память сидит и чуток мозгов. Там надавишь, сям надавишь – глядишь, чего и выйдет.

Уэстли от мехов уже слегка распух.

– Ты что делаешь? – занервничал Феззик.

– Не боись, я легкие надуваю; ему ни чуточки не больно. – Макс еще покачал, перестал и завопил Уэстли в ухо: – ЧТО У ТЕБЯ ЗА ДЕЛА? ЗАЧЕМ НАЗАД ОХОТА? ЧТО ТЕБЯ ТУТ ЖДЕТ? – Он унес мехи в угол, взял бумагу и перо. – Быстро такие дела не делаются, можете пока ответить на вопросы. Хорошо вы с ним знакомы?

Отвечать Иньиго как-то не хотелось; странно было бы сознаться, что при жизни они с Уэстли встречались всего раз, да и то на смертельном поединке.

– В каком смысле? – спросил он.

– Например, – ответил Макс, – боялся ли он щекотки?

– Щекотки? – взорвался Иньиго. – Щекотки! Тут жизнь со смертью борется, а ты про щекотку?

– А ты не ори на меня, не ори, – взорвался в ответ Макс, – и над методами моими нечего смеяться, щекотка, бывает, помогает только так. Был у меня один труп, хуже дружбана вашего, почти мертвый, и я его все щекотал и щекотал; пятки щекотал, и подмышки, и ребра, и павлиньим пером пупок ему щекотал; пыжился целый день и целую ночь, и спустя сутки на рассвете – спустя сутки, заметь, – труп мне и говорит: «Не выношу я этого», а я ему: «Это чего?» – а он мне: «Щекотки не выношу, перестань; я из царства мертвых нарочно вернулся, чтоб тебе это сказать», а я ему: «В смысле, вот это, что я делаю пером, тебе неприятно?» – а он мне: «Ты не представляешь, до чего неприятно», – ну и я, конечно, все расспрашивал его про щекотку, и он отвечал, разговаривал со мной, а сам понимаешь, как только труп беседой увлечется, дело твое уже наполовину сделано.

– Наст… яща… луб… оф.

Феззик в панике уцепился за Иньиго, и оба развернулись к человеку в черном; тот, впрочем, снова замолчал.

– Он сказал – настоящая любовь! – вскричал Иньиго. – Ты же слышал: настоящая любовь – вот что у него за дело. Еще какое стоящее!

– Ты мне не втирай, какое дело стоящее, сынок. Лучше настоящей любви ничего на свете нет, кроме леденцов от кашля. Это всякий дурак знает.

– Так ты его спасешь? – спросил Феззик.

– Ну еще бы, абсолютно, я бы спас, если б он сказал «настоящая любовь», да только вы ослышались, а я, как есть эксперт по вральным мехам, объясню вам то, что с готовностью подтвердит любой лингвист, – а именно что трупам плохо дается смягчение согласных, а порядок букв они нередко путают, и на самом деле дружбан ваш сказал «предстоящий булоф», под которым, очевидно, подразумевал «блеф», – надо думать, он у вас либо темными делишками промышляет, либо картежник и хочет выиграть, а это разве ж повод для чуда? Извините, я своих решений не меняю, до свидания, не забудьте труп.

– Врун! Врун! – заверещали вдруг из распахнутого подвального люка.

Магический Макс развернулся.

– А ну назад, ведьма… – скомандовал он.

– Я тебе не ведьма, я тебе жена, – на него наступала крохотная дряхлая фурия, – а после того, что ты сейчас сделал, мне, пожалуй, и мужа такого не надобно… – Магический Макс закурлыкал, пытаясь ее унять, но она и слушать не желала. – Он сказал «настоящая любовь», Макс, – даже я слышала, – «настоящая любовь», «настоящая любовь».

– Прекрати, – сказал Макс уже отчасти с мольбой.

Валери повернулась к Иньиго:

– Он вас гонит, потому как боится – боится, что ему крышка, что чудеса уплыли из его некогда царственных рук…

– Неправда… – сказал Макс.

– И то верно, – согласилась Валери, – неправда, ничего не царственные – никудышным ты был кудесником, Макс.

– Щекотное Средство – ты же там была – ты своими глазами видела…

– Случайность.

– А сколько утопленников я оживил…

– Нечаянно.

– Валери, мы женаты восемьдесят лет, зачем ты так со мной?

– Потому что настоящая любовь угасает, а тебе недостает порядочности сознаться, отчего ты не хочешь помочь. А мне достанет, и я прямо скажу: принц Хампердинк тебя уволил по заслугам…

– Не произноси этого имени в моей халупе – ты мне клялась, что даже шепотом не будешь…

– Принц Хампердинк, принц Хампердинк, принц Хампердинк – он хоть понимает, что перед ним фанфарон недотепистый…

Макс ринулся к подвальному люку, зажимая уши руками.

– Но наш труп – настоящая любовь его невесты, – встрял Иньиго. – Если оживите его, он расстроит свадьбу принцу Хампердинку…

Макс отнял ладони от ушей.

– Вот этот ваш труп – если он оживет, принц Хампердинк будет страдать?

– Унижений без счету, – пообещал Иньиго.

– Вот это я понимаю – это стоящая причина, – сказал Магический Макс. – Давайте свои шестьдесят пять; я берусь. – Он встал на колени подле Уэстли. – Хм… – сказал он.

– Что такое? – спросила Валери. Она знала этот тон.

– Пока вы там языками чесали, он из как бы мертвого превратился в почти мертвого.

Валери тут и там постучала по Уэстли.

– Коченеет, – отметила она. – Ну что – надо выкручиваться.

Макс тоже постучал.

– Как думаешь, вещунья легла уже?

Валери глянула на часы:

– Легла небось – час ночи. И вообще, не очень-то я ей нынче доверяю.

Макс кивнул:

– Да понятно, но мне бы хоть намек – сработает, не сработает. – Он потер глаза. – Устал я вслепую нырять; жалко, что заранее не знал про работу – я бы днем подремал. – Он пожал плечами. – Ну да ладно, что уж теперь-то. Тащи «Энциклопедию заклинаний» и приложение «Проклятия».

Теперь занервничал Иньиго:

– Я думал, ты сам все знаешь.

– Я давно не практиковал, я на пенсии, три года уже, а с этими животворными рецептами все должно быть тютелька в тютельку; одна капля туда-сюда – и спета песенка.

– Вот тебе «Проклятия» и очки, – пропыхтела Валери, выбравшись из подвала; Макс углубился в книжку, а его жена повернулась к Иньиго и Феззику – те нависали у кудесника над плечом. – Лучше помогите, – сказала она.

– Что угодно, – ответил Феззик.