Карл Бьёркен тоже тяжело вздыхает:

— Н-да, мобильник нам нипочем не найти, но когда мы наконец получим от оператора мобильной связи распечатку звонков? А от криминалистов отчет по обыску в доме Габриеля?

— Надеюсь, что сегодня, — говорит Карен. — Сразу после совещания я свяжусь с Ларсеном. Расскажешь, что́ мы узнали в субботу?

Пока Карл Бьёркен докладывает о субботних допросах Бьёрна Грота и о том, что выяснилось в беседе с супругами Трюсте, она отпускает мысли на волю. Глядя, как Турстейн Бюле слушает и записывает, она чувствует укол совести. После того как в субботу вечером сломя голову помчалась домой, у нее не было возможности поговорить с ним. Она только успела послать эсэмэску, что возникли непредвиденные личные обстоятельства и что она вернется самое позднее в понедельник. Доверительное и тесное сотрудничество, думает Карен. На секунду мелькает мысль, не надо ли все объяснить, может, прямо перед всей группой, однако она ее отбрасывает.

Слушает, как Карл Бьёркен заканчивает отчет, а затем начинает распределять задачи.

— Мы пока не опросили участников праздника, которые не ночевали на месте, — говорит она. — В частности, те две пары, которые уехали домой еще до двенадцати, а они ведь могли что-то видеть или слышать. Вы двое можете этим заняться?

Турстейн Бюле и Корнелис Лоотс кивают.

— Мы с Карлом побеседуем с женой Габриеля, Катей. Ты с ней связался? — спрашивает она у Бьёркена.

— Да, у нее сегодня выходной, так что мы можем заехать в любое время.

— Отлично. А затем, если Ларсен даст добро, взглянем на дом Габриеля. Как знать, — она с примирительной улыбкой смотрит на Турстейна Бюле, — может, и у него есть тайник, который Ларсен и его люди проморгали.

Катя Стууб сама открывает дверь желтого деревянного особняка родителей в центре Турсвика. Белокурые волосы собраны на макушке в хвост, легкая припухлость вокруг глаз свидетельствует, что она плакала. За ее джинсы, засунув в рот палец, цепляется девчушка лет четырех, а мальчик, с виду на год-другой старше, недоверчиво выглядывает из-за спины Кати. Чуть дальше в передней мелькает женщина с проседью в волосах, кивает издали, но не подходит.

— Входите, пожалуйста, — говорит Катя, протягивая руку. — Мама обещала занять ребят, чтобы мы поговорили без помех. Не возражаете, если мы устроимся на кухне, тогда они смогут посмотреть телевизор?

— Конечно. — Карен улыбается детям. Локе и Лава, так, кажется?

В мозгу молнией мелькает воспоминание о детях Эйлин, тревога сжимает нутро. Усилием воли она отметает эти мысли. Здесь и сейчас она ничего сделать не может.

Когда они расположились за кухонным столом и после вялых протестов были поданы кофе и яблочный пирог, Карен берет слово:

— Как вам известно, мы здесь в связи со смертью Габриеля. Насколько я поняла, вы официально разъехались, но формально по-прежнему состоите в браке. Так?

Катя Стууб кивает и быстро проводит тыльной стороной руки под носом.

— Да, развод должен был состояться с наступлением нового календарного года, — говорит она. — То есть… я не знаю, как теперь будет. Наверно, я считаюсь вдовой.

— Да, по доггерландскому законодательству, если одна из сторон умирает, бракоразводный процесс автоматически прекращается, — говорит Карен. — Но вы, разумеется, можете подать заявление, что хотите его завершить, — добавляет она. — Это возможно, поскольку развод инициировали вы.

И, безусловно, имеются прецеденты, когда живущая сторона, несмотря на смерть супруга, настояла на продолжении формального процесса, думает Карен. Но они крайне редки. А если случаются, то почти всегда связаны с домашним насилием. Женщины не хотят остаться даже вдовами тех, кто над ними издевался.

— Но в таком случае вы одновременно откажетесь и от всех претензий на наследство, — вставляет Карл.

Катя Стууб явно в замешательстве, однако наживку не хватает, и Карен понимает, что, если они намерены что-нибудь вытянуть из этого разговора, надо задавать прямые вопросы.

— Мы пытаемся составить себе представление о Габриеле Стуубе как о человеке. Можно спросить, как вышло, что вы решили развестись?

— Развестись решила я, — коротко отвечает Катя. — Габриель не хотел.

— А почему вы хотели развода? Он вас бил? — прямо спрашивает Карл.

Катя бросает на него быстрый взгляд, вздыхает:

— Так все думают, но вообще-то было иначе. Габриель никогда не поднимал на меня руку. И на детей тоже.

— Тогда почему?

Они ждут, пока Катя словно бы подыскивает нужные слова.

— Он был… безнадежен, — наконец произносит она и шмыгает носом.

Встает, отрывает от рулона на рабочем столе бумажное полотенце. Сморкается, бросает бумагу в мусорную корзину, потом возвращается за стол.

— Безнадежен? — переспрашивает Карл.

— Да, безнадежен. Жил в каком-то придуманном мире, где мечтал иметь деньги и власть. Причем палец о палец не ударяя, разумеется.

— Но он ведь работал на винокурне?

— Да, был вынужден, чтобы выплачивать долги, но в принципе вся его жизнь сводилась к тому, чтобы найти другие способы срубить денег. Работа у Гротов была лишь неизбежным злом.

Катя не поднимает глаз, собирается с духом и говорит:

— Крал он на винокурне. — Она быстро смотрит на них, ожидая реакции.

Карен кивает, и на лице Кати читается удивление:

— Вы знали?

— Да, это мы выяснили.

— По-моему, о крупных суммах речи не было. Но он крал со склада и перепродавал в кабаки на Хеймё и на Фриселе. Здесь он такие делишки проворачивать опасался.

— Каковы были его связи с “ОР”?

Новый вздох. На сей раз потяжелее.

— Вот поэтому я и решила развестись, — отвечает Катя Стууб, и эти слова как будто бы приносят ей облегчение. — Пожалуй, он был чем-то вроде hang around, не больше, однако норовил попасть в prospect[19].

Она говорит ироническим тоном, словно защищаясь от смысла сказанного. И как раз когда Карл открывает рот, чтобы задать вопрос, Катя добровольно продолжает:

— Он крутился возле них, особенно возле главарей, Кенни, Аллана и Одда, или как их там кличут. Думаю, какие-то мелкие делишки для них обстряпывал, обеспечивал алиби, передавал угрозы… Ну, и на “харлея” пересел, хотя денег у нас не было. Только вот, — добавляет она, — сдуру он еще и свой супчик варил.

— Воровал у Гротов?

Катя кивает:

— Это был его личный гешефт, и я знаю, что Габриель опасался, как бы они там не узнали. Но он словно бы зациклился, все время искал способы облапошить людей. Своего работодателя, страховую компанию, букмекеров на собачьих бегах, налоговое ведомство…