Известный православный мыслитель П. Флоренский утверждал, что культ есть гармонизация, одухотворение наших чувств, аффектов. «Если вступить на путь борьбы с аффектами, – пишет он, – то придется в корне отринуть самую природу человека… Вступить в борьбу с аффектами значит одно из двух: если она неуспешна – отравить человечество «загнанными внутрь страстями», если же удача – оскопить и умертвить человечество, лишив его жизненности, силы и, наконец, – жизни самой. Культ действует иначе; он утверждает всю человеческую природу «со всеми ее аффектами; он доводит каждый аффект до его наибольшего размаха, – открывая ему беспредельный простор выхода; он приводит его к благотельному кризису, очищая и целя».[152]

Вновь обратимся к культурологическому комментарию, и если дух, как это было уже указано выше, воплощает собой личностный абсолют, то есть идею Бога, то именно на жизнь церкви и на особенности церковной православной службы в России мы и должны обратить сейчас свое внимание.

Нам могут возразить, что вопросы веры в меньшей степени волновали Чехова, что его идеал вообще лежал вне церкви и в основном замыкался на интересах земской интеллигенции. Все так, однако прекрасный рассказ «Архиерей» свидетельствует о том, что великому русскому писателю была известна и эта область российской жизни, несмотря на полное материалистическое отрицание им самой идеи бога.

Итак, что же собой представляла всенощная церковная служба в России? Для ответа на этот вопрос обратимся к книге А. Меня «Православное богослужение. Таинство, слово и образ». Здесь мы читаем, что в праздники Рождества и Пасхи, а в некоторых монастырях и в иные дни вечерня смыкалась с молитвами, которые продолжались до утра. Вечерня, соединенная с утренней, сохранила название «всенощного бдения».

В конце XVIII в. русский архиепископ Вениамин обратил внимание на то, что структуру вечерни можно рассматривать в свете всего содержания Библии – от создания мира до явления Христа. Известно, что служба начинается 103-м псалмом, который прославляет Бога-творца. Основное чувство псалма – благодарность и восхищение души, созерцающей величие тварного мира: «Благослови, душа моя, Господа! Господи, Боже мой! Ты дивно велик. Ты облечен славою и величием; Ты одеваешься светом, как ризою, простираешь небеса, как шатер; устрояешь над водами горные чертоги Твои, делаешь облака колесницею, шествуешь на крыльях ветра. Ты творишь ангелами Твоими духов, сожителями Твоими – огонь пылающий. Ты поставил землю на твердых основах: не поколеблятся они во веки и веки. Бездною, как одеяниями, покрыл Ты ее, на горах стоят воды».

Монументальный и торжественный 103-й псалом всем своим строем передает дыхание самой природы. Величественность, присущий этим стихам космизм, захватывая слушателя с самых первых строк, показывали бесконечное величие Божье. Здесь есть все: и мировой огонь, и ветры, и горы, и небеса. Но поэт говорит здесь не только о безмерном и подавляющем воображении величин, его взгляд останавливается и на малых, незначительных проявлениях не вечной, а сиюминутной жизни. Связкой великого и малого служит образ быстротекущей воды. Вот как это выглядит в самом библейском тексте: «Ты послал источники в долины: между горами текут воды, поят всех полевых зверей: дикие ослы утоляют жажду свою. При них обитают птицы небесные, из среды ветвей издают голос… Ты произрастаешь траву для скота, и зелень на пользу человека, чтобы произвести из земли пищу, и вино, которое веселит сердце человека, и елей, от которого блистает лицо его, и хлеб, который укрепляет сердце человека».

Как мы видим, идея вездесущности бога доказывается библейским поэтом всей сложной системой образов. Автор словно боится что-либо забыть и упоминает почти каждую даже самую малую частицу бытия, которая, по его мнению, также одухотворена божьим величием: «Вся премудростию сотворил еси!»

Недаром 103-й псалом вдохновлял поэтов разных времен и народов. Известно, например, что Ломоносов предлагал свой вариант перевода: мотивы знаменитого псалма Давида можно найти и в знаменитой оде Г. Державина «Бог», а также в прологе «Фауста» И. Гете.

Следует отметить также, что во время пения этого псалма обычно открываются царские врата, что является очень важным моментом всей службы. После обхода священником всех собравшихся в храме с кадилом царские врата вновь закрываются. Архиепископ Вениамин считал это символом грехопадения и возведения преграды между человеком и богом. Таким образом, мы видим, что верующие действительно шаг за шагом приобщались к самой сути священной истории, словно вновь переживая все страдания людей предшествующих эпох. Как сказано в 103-м псалме, величие божье распространяется повсюду, поэтому и частная обыденная жизнь Душечки, наверное, тоже вбирала в себя нечто большее, нечто такое, что не могло быть определено только земной, плоской логикой, тем более что регулярное посещение церковной службы настраивало и нацеливало Душечку именно на это высокое начало, требующее постоянной жертвы и любви.

Во время службы всегда присутствовала как раз именно эта модель постоянного преодоления некой существующей преграды между богом и человеком, и Оленька Племянникова, словно во время великой трагедии, постоянно испытывала один и тот же катарсис и чувство душевного обновления. Чтобы быть до конца точными, еще раз обратимся к книге А. Меня и посмотрим, как же конкретно осуществлялась всенощная служба, дабы благодаря этому данному контексту лучше увидеть то подводное, скрытое духовное течение жизни, которое постоянно присутствует в любом произведении А. Чехова.

Итак, вслед за закрытием царских врат призывом диакона (или священника): «Миром Господу помолимся!» – открывается великая ектения.[153] Это молитва о «мире всего мира».

После того – как ответ на молитву – звучит псалом 1: «Блажен муж, иже не иде на совет нечестивых…»

Произнося слова псалма и слушая его, верующие каждый раз вновь встают перед выбором пути. Завершается вечерня стихирями и гимном праведного Симеона «Ныне отпущаещи». Это как бы итог ветхозаветной истории спасения и благодарственная хвала грядущему Господу.

В начале утрени звучит вифлеемское благовестие. В храмах гасятся светильники, чтобы полумрак способствовал молитвенной сосредоточенности. Начинается пение шести псалмов.

Как и вечерня, утреня начинается великой ектенией, которую предворяет шестопсалмие. После нее звучит пение: «Бог Господь, и явися (т. е. явился) нам; благославен Грядый во имя Господне», а затем читаются кафизмы, отрывки из псалмов, которые полагалось слушать сидя.

На всенощной после кафизм следует торжественное прославление любви и милосердия божия, полиелей. Полиелей начинается песнопением, составленным из стихов Псалтири («Хвалите имя Господне…»). После каждения всего храма поется «величание» святому или празднику и читается Евангелие, а затем присутствующие подходят приложиться к праздничной иконе и Евангелию. В память о братских трапезах первых христиан, которые сопровождались помазанием благовонным маслом, епископ (или священник) начертывает елеем знак креста на челе подходящих к иконе праздника. Пока люди прикладываются, хор поет канон утрени.