Вот сюда и были брошены 8-я и 9-я армии, вместо того чтобы помогать Донбассу. Член Реввоенсовета 8-й армии тов. Якир приказывал: «...В тылу наших войск и впредь будут разгораться восстания, если не будут приняты меры, в корне пресекающие даже мысль о таковых. Эти меры: полное уничтожение всех поднявших восстание, расстрелы на месте всех имеющих оружие и даже процентное уничтожение мужского населения (!!!). Никаких переговоров с восставшими быть не должно».

Ах, Иона, Иона, будущий клиент Лубянки, может, в справочниках ошибаются, что де ты «необоснованно репрессирован». Если ты такое творил на Дону, может, всё же тебя настигла кара «обоснованно»? Может, ты как раз и попал в этот «мужской процент», подлежащий уничтожению? Я бы лично и уж, тем более, Дон никогда бы тебя не реабилитировали, даже посмертно.

Вопреки утверждению Сокольникова о «небоеспособности бригады Махно», она не только жила, она по количественному составу давно разрослась до дивизии, поскольку угроза белых заставила население создавать отряды почти в каждом селе и, как правило, называть их «имени батьки Махно» и отдаваться добровольно в его подчинение. Но оружием и патронами по-прежнему снабжались «от Деникина».

К 25 апреля, после долгого ожесточённого боя махновцы заняли Волноваху и Мариуполь. В Мариуполе конники Куриленко окружили первый сводный полк белых и вырубили до последнего человека. Однако город не удержали.

Махно находился со штабом в Розовке, куда к нему явилась группа анархистов, бежавшая из России от преследования большевиков. Литератор Черняк говорил Нестору:

— Ты тут сражаешься за этих сволочей, а они там расстреливают наших, сажают в тюрьмы. Анархисты давно в подполье, но Чека и там достаёт их.

— Ты, Черняк, не шуми. Мы сражаемся с белыми, которые хотят вернуть нам царя и капиталистов. На данном этапе наши интересы совпадают с большевистскими.

— Совпадают, говоришь? — вскричал Черняк и швырнул Нестору на стол газету. — На, читай. Вот, видишь заголовок «Долой махновщину».

Махно читал, а Черняк, шагая из угла в угол, кричал:

— Надо эту статью зачитать и обсудить во всех твоих отрядах. Пусть повстанцы увидят лицемерие и гнусность борцов за власть, не за свободу.

Пусть эта же самая статья определит, можно ли доверять власть проходимцам.

— Виктор, — позвал Махно начштаба, закончив чтение. — Вели немедленно в нашей газете «Путь к свободе» написать достойную отповедь клеветникам. И отправь телеграмму с протестом командукру Антонову-Овсеенко.

— Что прикажешь сказать в ней?

— Ну первым делом сообщи об обстановке и причинах нашего временного отхода, а потом от имени штаба заяви, что в то время, когда повстанцы, беззаветно преданные революции, дерутся с белыми бандами, месяцами не имея отдыха, в их тылу кто-то по неизвестным причинам распространяет клевету про них. Сошлись на этот номер газеты. И добавь: такое отношение к революционерам, отдающим свои жизни за дело народа, доказывает чью-то грязную провокационную работу. Подпись заделай мою.

— Ты что, Нестор, только народился? — сказал Черняк. — Не понимаешь, чья это работа? Да Троцкого же. Думаешь, зря к тебе приставили комиссаров-большевиков. Почему ты их терпишь у себя под боком? Наверняка они чёрт-те что доносят про тебя наверх.

— Гавря, — обернулся Нестор к адъютанту Трояну. — Давай сюда Лютого, Голика и Лепетченко.

Когда те прибыли, Махно сказал им:

— Вот что, братцы, в связи с тем, что нашу бригаду большевики чернят почём зря, а наших товарищей-единомышленников сажают в тюрьмы, езжайте по полкам и арестуйте всех комиссаров.

— Гы-гы-гы, давно пора, батька, — заулыбался Голик. — А какое устрашение велишь к ним применить?

— Я тебе применю, — показал Нестор кулак. — Ты что чекист? Доставите сюда в штаб и всё.

Белаш, молча слушавший задание Махно контрразведчикам, по их уходу сказал:

— Ты лезешь на рожон, Нестор.

Махно это взорвало, он закричал:

— Гы чего суёшься в тыловые дела? Занимайся фронтом. Пусть и большевики у нас посидят, как сидят в казематах наши. Пусть они у нас будут заложниками, потом ещё обмен предложим.

— Обмен? Как ты это себе представляешь?

— Очень просто. Они выпустят одного анархиста, я им — одного комиссара.

— Но, Нестор, есть же комиссары отличные ребята, от сохи. Они-то за что будут сидеть?

— Ничего, посидят, не слиняют, А ты не лезь в это дело, Виктор, лучше поинтересуйся, что затевают белые.

Махно присел к столу, умакнул перо в чернильницу. Начал: «Всем командирам войсковых частей 3-й бригады Заднепровской дивизии: в официальной газете Харьковского большевистского Совета от 25 апреля помещена статья под заголовком «Долой махновщину», где ясно подчёркивается, что наша бригада и все ведущие борьбу по освобождению трудящихся занимаются контрреволюционным делом. Предписываю до особого распоряжения всех политических комиссаров арестовать, предварительно объявив всем частям мою телеграмму, все бумаги политотделов конфисковать, наложить печати.

Комбриг Батько Махно».

— Гаврила, где Белаш?

— Он у телеграфиста.

— Вот возьми, отнеси ему, пусть отстучит вне очереди. И скажи, я отъезжаю под Мариуполь, что-то там заколодило. Да сам живо ворочайся, едешь со мной.

Но вместе с Трояном вернулся и Белаш, протянул Махно телеграмму:

— Вот от командующего Антонова-Овсеенко.

— Что в ней?

— Обещается 28-го в гости.

— О-о, наконец-то увидим небожителя. Ответь, ждём его в Гуляйполе. А я пока на тачанке смотаюсь под Мариуполь к Леве Зиньковскому.

— Не забудь конную охрану, — напомнил Белаш.

— Знаю. Мою телеграмму отправил?

— Может, не стоит сейчас, Нестор?

— Так ты что, задержал её? — прищурился недобро Махно. — Я же там «срочно» написал.

— Но я подумал, едет командующий, а тут...

— Немедленно отправь, — рявкнул Махно. — Слышишь? И занимайся фронтом, сколько тебе говорить. Привезут комиссаров, запри в купе.

— Но командующий...

— Это моё дело, а ты живо на телеграф, — последние слова Махно говорил, уже открывая дверь. — Гавря, в тачанку.

Главкомукр Антонов-Овсеенко прибыл на станцию Гуляйполе в бронепоезде. Его встретил на перроне Чубенко и, доложив, что он прислан за ним батькой, пригласил в тачанку, стоявшую за вокзалом. Там же находился полуэскадрон сопровождения высокого гостя.

Тачанка понравилась главкому и его адъютанту. Они опустились на мягкое сиденье. Чубенко скомандовал кучеру:

— Петя, трогай, и чтоб с ветерком.