Но есть женщины, чье сердце вообще не выдерживает страшных перипетий, и дело кончается аневризмой; есть другие, у которых от подобных испытаний свертывается кровь, что приводит к тяжким недугам. Иные могут даже лишиться ума. Хуже того, известны случаи, когда неверные жены, застигнутые на месте преступления, принимали яд или скоропостижно испускали дух, а вы ведь, я полагаю, не желаете смерти грешницы.

С другой стороны, очаровательнейшей и легкомысленнейшей из французских королев, прелестной и несчастной Марии Стюарт убийство Риччио, свершившееся у нее на глазах, ничуть не помешало полюбить графа Босвела[306]; впрочем, Мария была королева, а королевам закон не писан.

Предположим, однако, что та женщина, портрет которой украшает наше первое Размышление, — Мария Стюарт в миниатюре, и поспешим поднять занавес, дабы вы насладились пятым актом великой драмы под названием «Брак».

Супружеская перипетия может разразиться повсюду, под влиянием тысячи неизъяснимых обстоятельств. Иной раз предлогом может стать носовой платок, как в «Венецианском мавре», иной раз — пара домашних туфель, как в «Дон Жуане»[307], иной раз — оговорка вашей жены, воскликнувшей «Дорогой Адольф!» вместо «Дорогой Альфред!». Наконец, нередко случается и так, что муж, узнав о долгах жены, отправляется к главному кредитору и однажды утром как бы случайно привозит его к себе домой, создавая почву для перипетии.

— Господин Жосс, вы ювелир[308], и ваша любовь к продаже драгоценностей может сравниться лишь с вашей охотой получать за них деньги. Госпожа графиня задолжала вам тридцать тысяч франков. Если вам угодно получить их завтра (свидание с богачом следует непременно назначать на конец месяца), заезжайте к ней завтра, около полудня. Муж будет дома; она будет знаками молить вас о молчании; не обращайте на это внимания. Говорите без недомолвок. Я заплачу.

Одним словом, в искусстве супружеской жизни перипетия — то же, что цифры в арифметике.

Все принципы высокой философии брака, на коих зиждутся описанные во второй части нашей книги оборонительные средства, почерпнуты из необъятной книги природы, заключающей в себе все многообразие человеческих чувств. В самом деле, подобно тому как люди умные инстинктивно исполняют предписания вкуса, хотя зачастую затруднились бы их изъяснить, так же и многие страстные люди, которых нам довелось наблюдать, с редкостным мастерством пускали в ход то или иное из описанных нами средств, хотя об общем плане действий не имели ни малейшего представления. Чутье открывало им лишь обрывки обширной системы, и они уподоблялись ученым XVI столетия, которые в свои маломощные микроскопы не могли разглядеть те живые организмы, существование которых уже давно доказал их терпеливый гений.

Мы надеемся, что те замечания, которые мы уже включили в нашу книгу, и те, которые еще займут в ней свое место, помогут опровергнуть заблуждение, в коем пребывают люди легкомысленные, почитающие брак некоей синекурой. Мы убеждены, что человек скучающий — еретик; больше того, это человек, наверняка не ведущий супружеской жизни и не постигший ее основ. Быть может, наши Размышления откроют многим невеждам существование мира, на который они всю жизнь смотрят, не видя его.

Будем также надеяться, что мудрое следование нашим принципам обратит на путь истинный многих заблудших и что если чистые листы, отделяющие вторую часть от третьей, посвященной ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЕ, впитают немало слез, слезы эти будут по преимуществу слезами раскаяния.

Как хотелось бы нам поверить, что из четырехсот тысяч порядочных женщин, с таким тщанием избранных нами из числа всех женщин Европы, лишь некоторые — скажем, лишь триста тысяч — окажутся так порочны и так прелестны, так пленительны и так воинственны, что взметнут ввысь знамя ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ.

— Итак, к оружию! К оружию!

Прекрасные, как

Клопштоковы серафимы,

ужасные, как

Мильтоновы черти[309].

Дидро

Немногими общими наставлениями может наука подкрепить мужа перед началом гражданской войны; вообще куда важнее знать, способен ли муж к борьбе, чем гадать, выйдет ли он из этой борьбы победителем.

Тем не менее мы поместим в начале этой части несколько сигнальных огней, призванных осветить ту арену, посреди которой муж, черпающий силы в религии и законах, очень скоро вступит в схватку с женой, опирающейся на собственную хитрость и поддержку всего общества.

LXXXII. Влюбленная женщина способна на все; ожидать от нее можно всего.

LXXXIII. Женщина, желающая обмануть мужа, действует, как правило, расчетливо, но непродуманно.

LXXXIV. Женщины в большинстве своем подобны блохам: они только и знают, что беспорядочно скакать и кидаться из стороны в сторону. Они охотно отказываются от своих первоначальных замыслов, поднимаясь выше их или опускаясь ниже; нарушение ее собственного плана всякой женщине только на руку. Однако мужу не составит труда ограничить круг ее действий; обладая должным хладнокровием, он в конце концов погасит этот костер.

LXXXV. Муж не должен говорить о жене ни единого худого слова в присутствии третьих лиц.

LXXXVI. Для женщины, решившейся изменить супружескому долгу, муж либо все, либо ничто. Из этого и следует исходить.

LXXXVII. Женщина живет головой, сердцем или страстью. После нескольких лет совместной жизни муж должен уметь определить, что толкает жену к измене: тщеславие, чувство или темперамент. Темперамент — недуг, который можно одолеть; чувство — залог вероятной победы мужа; неизлечимо одно лишь тщеславие. Женщина, живущая головой, — наказание господне. Она соединяет в себе пороки женщины страстной и женщины любящей, не уравновешенные никакими добродетелями. Она — существо без жалости, без любви, без добродетели, без пола.