осаде пробита брешь, что город больше не отрезан от страны и что план гитлеровцев не удался.

День спустя Антонина Трофимовна спросила Соню:

— Написала отцу?

— Написала, — ответила Соня.

— Что же ты написала?

— Всё. Что мы живы и ждем его.

* * *

К февралю дорога через озеро была так хорошо налажена, что по ней можно было без особого риска начать перевозить большие массы людей. Вот когда наконец возобновилась прерванная в августе, полгода назад, эвакуация гражданского населения из Ленинграда. Машины, пересекавшие озеро, теперь везли с востока на запад продовольствие, а с запада на восток — людей.

Решено было постепенно вывезти из Ленинграда всех тех, кто не нужен был для обороны. Это необходимо было сделать не только для того, чтобы спасти уезжающих, но и для того, чтобы спасти остающихся. Чем меньше оставалось в Ленинграде людей, тем легче было их прокормить.

Уезжавшие ленинградцы садились на Финляндском вокзале в вагоны, поезд пересекал Карельский перешеек и довозил их до западного берега Ладожского озера, до мыса Осиновец. Здесь, у мыса Осиыовец, они пересаживались в кузовы грузовых машин и неслись по Ледовой дороге до восточного берега, до Кобоны. К этому времени в Кобону уже была проведена железная дорога. Перевезенных кормили, сажали в вагоны и везли через Тихвин, Череповец, Вологду — на восток…

И Антонина Трофимовна однажды сказала Соне:

— Ну вот, желание твоего папы исполняется. «Дом малютки» уезжает на Урал, и ты как нянечка поедешь вместе с ним.

Вопрос о выезде детских учреждений возник сразу же, едва возобновилась эвакуация. «Дому малютки» дали трое суток на сборы, С младенцами отправлялся и весь обслуживающий их персонал, который даже расширили перед отъездом, потому что нелегко управиться с такими маленькими детьми в таком трудном пути.

— А вы тоже поедете? — спросила Соня Антонину Трофимовну.

— Я — дело другое, — сказала Антонина Трофимовна. — Я не поеду, потому что я с райкомом связана, а не с «Домом малютки». Когда «Дом малютки» уедет, у меня здесь найдется чем заняться…

— Я тоже не поеду, — проговорила Соня.

— Вот еще! — сурово сказала Антонина Трофимовна. — Почему?

— Не могу Славку оставить…

— Зачем же его оставлять? — сказала Антонина Трофимовна. — Ясно, что он поедет с тобой. Это еще лишний резон, что тебе ехать надо. С «Домом малютки» вы не пропадете, везде сыты будете…

— Боюсь, Славка не захочет ехать… Один летчик обещал взять его на аэродром…

— Глупости, — сказала Антонина Трофимовна. — Очень он нужен на аэродроме.

— Знаете, какой он упорный! Он уже со всеми сговорился. И сам комиссар дивизии обещал ему…

— Пустяки, пустяки! Иди домой, и чтобы вы оба были готовы!

Антонине Трофимовне Соня ничего больше не сказала и вернулась домой. Но вечером, когда стемнело, она, накинув на себя платок, внезапно выскочила из квартиры, перебежала через двор и поднялась к Шарапову. Никогда еще она у него не была. Шарапов сидел за столом, освещенный маленькой керосиновой лампой, и, вооружась линейкой, чертил какую-то таблицу.

— А, это вы! — сказал он. — Садитесь, пожалуйста.

Она села возле стола. Желтый огонек отражался в ее темных глазах.

— Я долго думала, с кем мне посоветоваться, — сказала она, — и решила прийти к вам…

Она рассказала ему, что «Дом малютки» уезжает, и спросила:

— Ехать мне или не ехать?

— Конечно, ехать! — ответил он без всякого колебания.

Она долго молчала, глядя на огонек, и думала.

— А я надеялась, что вы мне посоветуете не ехать, — сказала она наконец.

Он стал убеждать ее, что ехать необходимо. Он приводил много доводов, один убедительнее другого. Она слушала его молча, не возражая.

— А Славе вы уже сказали, что собираетесь взять его с собой? — спросил Шарапов.

— Нет еще. Если я ему сейчас скажу, он ни за что не согласится. Он ждет, когда его отправят на аэродром. Не знаю, как я его повезу… Он убежит, спрячется…

Шарапов, конечно, хорошо знал все Славины планы и сам принимал некоторое участие в их осуществлении. Он неоднократно присутствовал при том, как Слава, поминутно ссылаясь на согласие Лунина, упрашивал Ховрина и самого Уварова пустить его в полк. И Уваров обещал ему отправить его к Лунину. Вначале Шарапов не был уверен, не шутит ли комиссар дивизии, и как-то раз, оставшись с Уваровым наедине, спросил его об этом. Но оказалось, что Уваров и не думал шутить.

— Надо мальчишку подкормить, а то на него глядеть жалко, — сказал он. — Что?.. Непорядок? Ничего, это потом с нас спишется. Другое не спишется, а это спишется…

Однако теперь всё изменилось. Благоразумнее всего и Славе и его сестре уехать с «Домом малютки». И Шарапов предложил:

— Я попрошу комиссара дивизии сказать ему, что он не пустит его на аэродром.

Соня не возразила, а только, помолчав, спросила:

— Комиссара дивизии нет здесь сейчас?

— Нету.

— А когда он вернется?

— Завтра или послезавтра.

Она не сказала больше ни слова. Итак, всё было решено.

Уваров приехал спустя несколько дней, перед вечером, в сумерках. Он послал Шарапова во двор — взять из машины пакеты с книгами. Нагруженный пакетами, Шарапов поднимался по лестнице, как вдруг услышал за собой быстрые, легкие шаги. Он подумал, что это Слава, и остановился. Это была Соня — ее светлый шерстяной платок белел во тьме.

— Товарищ Шарапов, подождите!

Она бежала и запыхалась. Поровнявшись с Шараповым, она прошептала:

— Я догнала вас, чтобы попросить… Не говорите, пожалуйста, вашему начальнику насчет Славы… Пусть Славу возьмут на аэродром…

Шарапов остановился.

— Вы не хотите, чтобы Слава ехал с вами? — спросил он.

— Нет, почему не хочу… — Она замялась. — «Дом малютки» уже уехал.

— Уехал? — удивился он. — Когда?

— Сегодня утром.

— А бы?

— Я их проводила.

— Отказались ехать?

Она промолчала. Он вглядывался ей в лицо, старался рассмотреть ее глаза, понять.

А наверху, у себя в кабинете, Уваров в это время разговаривал с редактором дивизионной газеты Ховриным, который уже больше часа ждал его у Шарапова.

Уваров приехал оживленный, веселый, с радостно блестящими глазами.

— Знаете, откуда я только что? — спросил он Ховрина. — Из Военного Совета флота. И знаете, какая новость?

Прищурив веселые глаза, Уваров помолчал, чтобы помучить Ховрина ожиданием. Потом выговорил:

— Полк Проскурякова на днях станет гвардейским.

— Да ну!

Всё значение этой новости Ховрин оценил сразу. Гвардейские части в Красной Армии были введены совсем недавно. Пока, их всего несколько на всем громадном протяжении фронтов — легендарных частей, совершивших что-нибудь особенно героическое и, главное, что-нибудь особенно важное. И вот этой почести удостоена одна из частей их дивизии!

— Завтра утром мы с вами поедем в полк