Люк приходил ко мне так часто, как только мог (несколько раз в неделю), – поэтому обычно ему не хватало денег. Жалея его, я стала брать с Люка меньше: его соития со мной были короткими и одержимыми. Единственное, что приносило ему нечто похожее на краткий покой, это очередное совокупление с женщиной, которую он считал полной противоположностью своей благочестивой жене. Его безумие было похоже на страстную молитву об освобождении от всего, что им владело. Думаю, он был благодарен проститутке, не отвергавшей и не презиравшей его.

Я попыталась с ним договориться. «Давай, я буду делать тебе хороший расслабляющий и эротический массаж; ты не будешь чувствовать себя виноватым и сохранишь деньги». Поначалу он согласился, но потом боролся со мной, желая заняться сексом, а один раз едва меня не изнасиловал. Я видела, что ему нужна помощь, но не представляла, что можно посоветовать, пока однажды не услышала об одном враче-психиатре, работавшем только с мужчинами. Я дала Люку всю нужную информацию, надеясь, что он ею воспользуется, но когда видела его в последний раз, он консультировался по телефону с католическим центром в Аделаиде. Надо сказать, что дьявол в его случае оказался очень упрямым.

Среди моих друзей была и тройка шизофреников. Они жили довольно далеко от моего района и приезжали вместе, экономя бензин. Маллет, самый большой из них и, вероятно, самый старший, договаривался со мной о встрече. Один за другим они заходили ко мне на полчаса, отдавали пенсионерскую плату, а после ожидали остальных, чтобы вместе отправиться домой. Я любила этих мужчин. Они были приятными, простыми и нетребовательными в общении, благодарными за все, что получали. Их тела не были такими мускулистыми, как у других мужчин, но эти люди ничего не стеснялись, чем-то напоминая больших детей.

Обычно они приезжали раз в две недели, но однажды я вдруг поняла, что довольно давно не видела их. Я позвонила Маллету (он оставил телефон своей мамы «на всякий случай»). Подойдя к телефону, он начал высоким голосом меня отчитывать: «Как ты могла так ужасно с нами поступать?» Маллет объяснил, что теперь он принадлежит Иисусу, а я – чуть ли не худший человек на планете, поскольку совращаю мужчин и выполняю работу дьявола. Мне было больно, но я поняла его.

По прошествии нескольких месяцев Маллет позвонил, чтобы договориться о встрече, на этот раз только для себя одного. Он притворился, что все остается по-старому, как и раньше, когда он еще не обрел религиозное сознание. «Что случилось, Мал– лет? – спросила я. – Я ведь плохой человек, разве не помнишь? Ты мне сам об этом сказал. Зачем ты хочешь меня видеть?»

«Я передумал», – сказал он робко и испытал явное облегчение, когда я ответила: «Хорошо, встретимся завтра».

Он снова начал приезжать ко мне, хотя я никогда больше не видела его приятелей. Я восхищалась Маллетом за то, что он нашел в себе силы выстоять, тогда как обоих его друзей поглотило чувство вины.

Думаю, у каждой проститутки есть свой страстный поклонник. Моим поклонником был подтянутый молодой стоматолог, ничуть не стеснявшийся своих невероятных сексуальных потребностей. Когда я открыла дверь навстречу этому вихрю энергии, с него тут же начала слетать одежда. Много раз я видела в фильмах это клише, но Невилл не был актером. В некотором смысле он был слишком зависим и одержим, – разница между ним и Люком состояла в том, что над его совестью не была властна никакая религия. Воплощение самой страсти, Невилл безостановочно целовал меня, одновременно подталкивая к спальне, срывая одежду и бросая ее на пол. Ему легко удавалось испытывать по шесть оргазмов за час. Я останавливала его и отправляла в ванную, когда мое утомленное влагалище попросту пересыхало. Он уходил, разводя руки для грядущих объятий, сняв галстук и все еще не застегнув рубашку.

Невилл был одним из тех немногих людей, которых я целовала. Я была очень избирательной в том, что касалось поцелуев.

Многих моих клиентов это разочаровывало, но я не могла это объяснить. Возможно, дело было в том, что с поцелуями был связан рот, та часть моего тела, что когда-то подверглась насилию. Поцелуи являлись искренним выражением моей страсти. Признательности или дружбы было не достаточно: подставить губы для поцелуя означало нечто большее, чем обмен денег на секс, – это действие отражало партнерство равных. Равная страсть, если не любовь. Если не были искренними мои губы, то и сама я могла утратить честность. Моим клиентам приходилось принять тот факт, что, когда необходимая составляющая отсутствовала, никакая благопристойность, которую они демонстрировали, не могла убедить меня подарить им нечто иное, чем дружеский поцелуй в щеку.

У МЕНЯ были постоянные клиенты, с которыми я чувствовала себя отлично. Например, Даниэль; я называла его Дэном Великим, поскольку в определенном смысле он действительно был великаном. В первый же визит он оставил большую полукруглую вмятину своим внушительным задом с одной стороны моего нового массажного стола. Это случилось, когда он одевался после душа. К несчастью, он решил присесть на короткий край раздвижного стола, чтобы надеть носки. Стол мгновенно рухнул, и задница Великого Дэна последовала за ним, в результате создав то, что я позже назвала Великим Отпечатком.

То, что массажный стол не сломался, когда Дэн забрался на него, делало честь мастеру. Я с открытым ртом наблюдала за этим процессом, едва дыша от страха и пытаясь сопоставить вес Дэна и прочность моего стола. Мне казалось, что слезать будет сложнее, но Дэн был изобретательным человеком. Он придумал последовательность перекатов и поворотов, превратив в детскую игру пугающий процесс перемещения огромной массы человеческой плоти с горизонтальной поверхности и возврата ее в вертикальное положение.

Дэн покоился на моем столе как херувим, скрывая его до самых краев в складках жира. Он спокойно указывал мне, что делать, чтобы получить максимальное удовольствие от нашего времяпрепровождения. Поскольку он страдал избыточным весом, а голос его смягчился из-за ожирения, мне показалось, что многие ему сочувствуют и жалеют, однако Дэну это не требовалось: он был изобретательным и осмотрительным человеком, очень хорошо приспособившимся к своему размеру – по крайней мере, тогда, в юности.

Он не был похож ни на одного моего клиента; никто не мог сравниться с ним, если речь заходила о простой чувственности. Дэн, размышляла я, отрастил огромную кожу, поэтому мог получать значительно больше наслаждений. Он приходил в восторг, когда я нежно гладила его шею, уши, голову, впрочем, как и любую другую часть тела. Столь безмерное удовольствие было притягательным: оно завлекало меня своим необычным очарованием, будто вход в иное измерение, где твердые объекты становятся жидкими. Моя чувственность должна была усилиться втрое, чтобы сравниться с его удовольствием. Так я входила в мир Дэна Великого.

В этой энергичной, насыщенной атмосфере пролетал час. Я чувствовала, как Дэн дрожит, когда касалась свисающих с рук складок жира, огромных, но нежных пальцев, округлых икр и бедер, громадных складок кожи на спине и животе, широкой грудной клетки и, разумеется, его пениса. По сравнению с остальным телом он не набрал веса и достойно выстоял против всеобщего ожирения. Не знаю, что Дэн об этом думал. Свой член он мог увидеть только в зеркале. Как бы то ни было, ожирение делало половой акт невозможным. На оргазм, конечно, это не влияло, и он мог его испытывать, особенно с помощью такого друга, как я. Наслаждение Дэна не описать словами. Я чувствовала его кончиками пальцев как дрожь, расходящуюся волнами по его плоти.