Давайте вместе прочтем некоторые странички из школьной тетрадки.

Олег Петруша, одноклассник и друг детства,

выпускник военного училища:

«Коля был моим самым близким другом. Не был, а и сейчас я его считаю самым близким, вместо брата. На него можно было положиться во всем. Знаешь, что он никогда не подведет. Не оставит в беде. Все его считали самым близким. Коля какой‑то особенный был. Ни злости в нем не было, ни жадности. Умел поговорить и с другом, и с недругом.

Иногда в парке (всякое бывало) страсти накалялись и до драки. Коля же, рассудительный и спокойный, подойдет к ребятам, успокоит, поговорит с ними, отведет беду. Когда я еще курсантом приезжал домой, Коля уделял мне очень много времени. Мы с ним ходили везде.

Серьезный, рассудительный, добрый парень. У него все было хорошо. Не могу поверить, что его уже нет. Не знаю, будет ли у меня еще такой друг, каким был Коля. Пока я живу, со мной будет жить и память о нем».

Виктор Бондаренко, одноклассник, друг детства:

«С Николаем мы сидели за одной партой. В школу и из школы мы вместе ходили. Закончили восемь классов 82‑й средней школы и поступили в техникумы. Коля в сварочный, а я в радиоприборостроительный.

Мы до 8‑го класса втроем дружили: я, Коля, Олег Петруша. Потом к нам присоединился мой брат Виталик. Всем было легко и радостно рядом с Николаем.

Это был такой друг, который завоевывал симпатии и взрослых. Мама моя и сейчас все плачет, как за своим сыном, очень он ей нравился. Несправедливо, что мы теряем таких ребят. Умный, открытый и ненавязчивый. Таким был мой друг.

После гибели Николая мы, его друзья, часто навещаем его родителей. Стараемся чем‑то помочь, порадовать.

Если мы, его друзья, живем, значит, и Коля живет вместе с нами, в нашей памяти, в наших сердцах. А сыновья у нас будут, значит, будем называть в честь нашего друга — Николаем. Нам его не хватает».

Таня Старошук, одноклассница:

«Мы учились в одном классе, сидели с Колей за одной партой и жили почти по соседству. С ним было легко разговаривать, смеяться, быть рядом. Интересный был парень. Всегда был с улыбкой, веселый.

Вот однажды был такой случай. Сидим мы в классе, поем. У меня что‑то не так получается. Мне говорят: „Таня, ты поешь не так“. Коля против: „Неправда, Таня, ты поешь просто чудесно“.

— Правда?

— Да, пой, Танечка.

— А тебе нравится?

— Да.

И мы пели и пели. Таким он был, наш Коля. Пошел служить в Афганистан, а маме про это не писал. Не хотел ее волновать.

Прислал мне фото. В форме десантника принимает присягу. „Только, — писал, — Танечка, не показывай маме“. Я не говорила. Не показывала фотографию. Отдала только после гибели Николая, ведь у них не было такого фото. Мама долго не знала, что он десантник‑минер».

Просыпаются мамы в ночи:

Тихо в доме, хоть криком кричи.

Но слышны им во мраке густом

Посвист пуль и разрывы, и стон…

Там «афганец» жаркий жжет сердца,

Там — с лихвою жажды и свинца,

Волчьими зрачками

Смотрит каждый склон

И под каждым камнем –

скорпион.

Ночью, 18 декабря 1986 года, Антонина Константиновна проснулась в холодном поту и разбудила мужа: «Что‑то случилось с Колей!».

Мистика? Вряд ли. Скорее всего — сердце. Сердце матери. Это явление нельзя изучить. Это сердце матери. Это сверхъестественное чувство присуще только им — нашим мамам…

Наверное, Антонина Константиновна просыпалась так же и 17 декабря, и 16‑го, и еще много‑много раз. Но именно 18 декабря маленький советский гарнизон окружила банда душманов, втрое превосходящая его по численности. Тайком спустилась с гор…

Накануне Николай писал домой:

«Служу — как могу. Недавно на батальонном подведении итогов мне за службу вынесли благодарность. У командиров я тоже на хорошем счету. Так что все хорошо. Избрали меня секретарем комсомольской организации роты. А сейчас комсомолу даны большие права. Вот еще съезд скоро будет — пересмотрим Устав комсомола. Построже бы надо…

Разговаривал с замполитом батальона, он сказал, что в партию мне пора поступать — кандидатом. Нас на батальон всего семь человек таких. Насчет училища военного я не передумал, но еще послужу, поднаберусь опыта, а потом буду учиться… Посмотрю, как пойдут дела…»

Как пошли дела?

…Под перекрестным огнем крупнокалиберных пулеметов, от разрывов мин и гранат немало полегло наших ребят, но и «духи» откатились с огромными потерями. Подробности того ночного боя до сих пор в деталях неизвестны. Известно только, что одну из контратак возглавил комсорг роты Николай Савко…

Осталась стопка писем: завещание, наставление братьям — Сашке и Алешке. Он писал им обоим и каждому в отдельности — вот такие письма:

«Здравствуй, браток мой Сашка. Большое тебе спасибо за письмо — от тебя они так редко приходят! Мама пишет, что ты там молодец, серьезный хлопец, слушаешься. Правильно, так и надо. Помогай папе с мамой, не думай, что они тебе дают много работы. Я дома тоже думал, что меня загружают всякими делами, иной раз лень было даже в магазин сходить. А попал в армию — сразу понял, что все то, что я дома делал, — и работой‑то назвать трудно. Это не то что порядок наводить в квартире. Ты и Алешке это объясни: он парень уже большой, все понимает. В армию придешь — вспомнишь мои слова!..

Ну, а как ты там в колхозе работал? Напиши. Мне это будет очень интересно…»

И еще строки:

«Скоро ли у нас поспеют сливы и виноград? Я здесь уже ел груши и виноград… Я вам уже писал, чтобы вы побольше наварили варенья, а то я приеду на следующую осень, так я его много съем! Особенно — из вишни, клубники, черешни…»

В сущности, он оставался мальчишкой. Но в этих письмах — недетское сочувствие к афганской бедноте, сочувствие и сострадание: «…люди живут в глиняных домах, дома не белятся, не красятся, а так, как сделали из глины, так и стоят. Работают они на своих полях с раннего утра, покуда жарко не станет…»

Вот и написан очерк о Николае Савко — десантнике, разведчике.

Чтобы помнили…

Так кричал Гена отцу, Николаю Ивановичу, уезжая из Никополя.