Я пошарил в неглубокой нише на крыльце, где мы держали запас дров для камина, но там Цыпы не было. Тут я заметил, что Бейкер спрыгнул с веранды и заглядывает куда-то под настил – в узкую темную щель между боковиной крыльца и землей. Тогда я спустился с крыльца и последовал примеру пса.

Пытаясь заглянуть в щель, я встал на четвереньки – сверху на голову сыпались мелкие сосульки. Мне теперь лучше было слышно кудахтанье Цыпы, поэтому я пошел в дом за фонариком. Встав на колени на сырую обледеневшую землю, я посветил в глубину загадочного темного мира под моим крыльцом.

Там валялись бумажные стаканчики из-под кофе – их, наверное, оставили рабочие. Разглядел я и несколько газетных обрывков. Кое-где видны были слежавшиеся и замерзшие комья грязи – где-то разбросанные, где-то громоздившиеся кучами; их, должно быть, оставили те страшные звери, что живут в таких темных местах. Если бы они встретились Пэм, она, несомненно, привела бы в дом и их. Наконец лучик света уперся в Цыпу – он стоял, выпрямившись, метрах в четырех-пяти от меня. В его взгляде читался риторический вопрос: «И какого дьявола тебе здесь нужно?»

– Иди ко мне, Цыпа, – позвал я. Быть может, голос мой прозвучал слишком повелительно. Он хрипло каркнул. – Давай, Цыпа, иди сюда! – Он только крякнул в ответ, но не пошевелился.

Ледышки по-прежнему падали мне на голову и на спину, колени заболели, а сверху, с крыши крыльца, надо мной нависали большие сосульки, грозившие необычным некрологом: «Макгрори погиб из-за петуха».

Не двинулся Цыпа с места и тогда, когда я разложил возле щели нарубленные «куриные пальчики», толокно и тертый сыр. План «Б», рассчитанный на то, чтобы выгнать его наружу с помощью заледеневшей ветки, тоже не дал результатов, и план «В», включающий не только уговоры, приманки, но и покрикивание, – тоже. Я попытался сам протиснуться в эту щель, но добрые люди из строительной фирмы такую возможность напрочь исключили.

Промерзший насквозь, я пошел на кухню и позвонил Пэм. Я надеялся, она мне скажет, что Цыпа регулярно забивается под крыльцо в поисках уединения, и, если оставить его в покое, он сам вылезет оттуда, когда ему захочется.

– Он – где? – переспросила Пэм, совершенно ошеломленная.

– Под крыльцом, – повторил я, вытаскивая из волос застрявшие там льдинки.

– Ничего не понимаю. Как он сумел забраться под крыльцо? И зачем ему было туда лезть? – Что и говорить: ничего толкового она не посоветовала, зато не на шутку встревожилась. Наверное, не надо было ей звонить.

Я присел к столу на кухне и стал представлять себе, как ранним мартовским утром лиса порвет Цыпу в клочья. Года два назад такая мысль заставила бы меня улыбнуться, но теперь от этого видения мне стало не по себе. Да ладно, что там лиса – он же может просто закоченеть там. Любопытно, во что это обойдется: пригласить строителей, чтобы те разобрали часть крыльца, дав мне возможность добраться до Цыпы. Наверное, не так дорого, как стоило окно с фрамугой в домике Цыпы или пандус из красного дерева, да что поделаешь – это же любимец всей нашей семьи.

И тут мне в голову стукнуло: окно! В подвале, на самом верху задней стены, имеется узкое окошко, которое можно поднять. Если я не совсем потерял ориентацию, оно выходит как раз на темные недра под крыльцом. Возможно – только возможно, – мне удастся подманить его к этому окошку и взять рукой (одетой в перчатку, естественно). Если же не удастся, то можно самому протиснуться в окошко, проползти по смерзшейся грязи, словно я спецназовец, и ухватить петуха, надеясь на то, что тот не выклюет мне глаза.

Я бегом спустился вниз, поспешно вскарабкался на стул и направил фонарик в окно, надеясь разглядеть в кромешной тьме птичий силуэт. От увиденного я чуть не свалился со стула: в нескольких сантиметрах от меня стоял Цыпа, прижавшись клювом к стеклу с той стороны. Нам обоим в голову пришел одновременно один и тот же путь к спасению, и это способно было испугать не на шутку.

Разумеется, петух постарался усложнить мне задачу, как мог. Он всегда старался усложнить мне жизнь. Когда я опустил окно, он стал каркать и клеваться, но через время мне удалось с помощью пляжного полотенца развернуть его, схватить сзади и протащить через окно. Все это не укладывалось в рамки здравого смысла, однако, когда я устроил его на ночь на столе и сообщил Пэм добрые вести по телефону, меня переполнило чувство гордости, какое я редко испытывал за всю свою жизнь. В ту ночь мы с Цыпой спали крепким сном, надежно разделенные двумя этажами.

Однако вернемся к звонку Пэм тем майским воскресным днем. Я круто развернул машину и помчался к дому. Для меня уже стала привычной мысль о том, что Цыпа неуязвим. Перед ним были бессильны ястребы, парившие в вышине. И местные лисы и койоты, могли они там пролезть через наш забор или нет, оставили петуха в покое. Да ведь эта птица однажды справилась даже с собакой!

Кроме того, он был неразлучен с Пэм, а та находила в нем достоинства, которые другие хозяева редко обнаруживают в своих животных (если обнаруживают вообще). Он постоянно играл с детьми Пэм. А что касается меня, то совершенно неожиданно Цыпа стал моим наставником в вопросах главенства в стае. В общем, во многих отношениях он сделался талисманом нашей семьи, символом необычного, кипящего жизнью пригородного коттеджа, хозяева которого предпочли пойти непроторенным путем. Петух, живущий у нас во дворе, всем и каждому громко заявлял: ребята, это вам не «Положитесь на бобра»[67].

Я тащился в хвосте неторопливого потока машин (а куда людям спешить в воскресное утро?) и ничего не мог с этим поделать. Я вспоминал Цыпу, когда он был пушистым чирикающим цыпленком и сидел между двумя девочками на диване у телевизора. Вспомнил, как маленькая Каролина гордо показала Цыпе свой первый выпавший молочный зуб. Цыпа с минуту на него смотрел, а потом открыл клюв, схватил и проглотил. После этого Пэм два дня безуспешно искала зуб в его помете.

Вспомнил о том, как горделиво Цыпа клюет праздничный торт на свой день рождения каждый год в середине марта. И о том, как теплыми летними днями он сидит на верхней ступеньке крыльца, оглядывая свое царство. О том, как принимает грязевые ванны под кустами, как выкапывает клювом ямки, каким неприкрытым восторгом сияют его глазки всякий раз, когда дети выскакивают из дома и начинают носиться по его двору. Вспомнился случай, происшедший всего неделю назад, на День матери. Я мешок за мешком насыпáл на клумбы, за которыми ухаживает Пэм, свежую землю, а Каролина с Абигейл рыхлили ее граблями. Цыпа вошел в сад и, поскольку я настороженно за ним наблюдал, просто улегся тихонько среди ненужных мешков и разбросанных повсюду инструментов, довольствуясь тем, что участвует в наших делах.

Наконец я свернул к дому, заглушил мотор и выскочил из машины. Распахнул ворота и помчался через весь двор к Цыпиному красному домику. Двери я нашел открытыми, но ни Цыпы, ни Пэм там не было. Хотя уже по тону звонка я предполагал, что петуха здесь не окажется.