Альтаир оглядел собравшихся. Как он и думал, в совет вошли те, кто не отличался особым умом, зато был склонен к коварству и лукавству. Те, с кем он ни за что не стал бы обсуждать дела братства. Вряд ли они рвались в совет. Скорее всего, Аббас просто их принудил. Один Фарим – отец Свами – чего стоил. Глаза Фарима были полузакрыты, подбородок упирался в довольно внушительную грудь. «Надо же, успели жиром обрасти», – сердито подумал Альтаир.

– Добро пожаловать, Альтаир, – произнес Аббас. – Я говорю это не только от себя, но и от всех нас. Нам не терпится услышать о твоих подвигах на Востоке.

Альтаир молчал. Вместо него заговорила Мария:

– Аббас, прежде чем рассказывать о наших странствиях, мы хотим, чтобы ты ответил на наши вопросы. Уезжая, мы оставляли Масиаф в прекрасном состоянии. Похоже, за эти десять лет прежние высокие требования заметно понизились. Кто позволил им опуститься?

– «Мы оставляли Масиаф в прекрасном состоянии»? – усмехнулся Аббас, даже не взглянув на Марию.

Он вперился глазами в Альтаира. Оба с нескрываемой враждебностью смотрели друг на друга.

– Когда вы уезжали, насколько помню, у братства был только один глава. Теперь, как вижу, у нас целых два лидера.

– Выбирай выражения, Аббас, – предупредила Мария. – Твоя дерзость не пройдет тебе даром.

– Моя дерзость? – засмеялся Аббас. – Альтаир, скажи этой неверной, что отныне ей позволяется говорить только в том случае, если ее о чем-то спросят члены совета.

Альтаир порывисто встал, опрокинув стул. Рука легла на эфес меча, но к нему уже спешили двое караульных.

– Заберите у него меч, – велел солдатам Аббас. – Так тебе будет спокойнее, Альтаир. И нам тоже. А твой знаменитый клинок при тебе?

Альтаир молча отдал караульному свой меч. Потом поднял руки. Рукава опали, показывая, что наруча с клинком у него нет.

– Теперь мы можем начать, – сказал Аббас. – Давай не будем напрасно тратить время. Расскажи нам, как тебе удалось обезвредить Чингисхана.

– Сначала я хочу услышать, почему Малик оказался в тюрьме, – прорычал Альтаир.

Аббас пожал плечами и наморщил лоб, показывая, что они зашли в тупик. Так оно и было: никто из двоих не желал уступать. Проворчав что-то себе под нос, Альтаир начал рассказ. Все лучше, чем стоять столбом. Он рассказал о странствиях по Персии, Индии и Монголии, где они втроем встретились с монгольским ассасином Куланом Галом. Дальнейший путь лежал в китайскую провинцию Сясянь, близ города Синпин. Монгольская армия осаждала этот город. Чингисхан стремительно расширял свою империю. Там Альтаир и Кулан Гал собирались проникнуть в монгольский лагерь. По слухам, в лагере находился Чингисхан.

– Дарим нашел удобное место неподалеку от лагеря и засел там с луком, пока мы с Куланом Галом пробирались среди шатров. Лагерь хорошо охранялся, и мы рассчитывали на помощь Дарима. В его задачу входило убивать всех караульных, на которых мы напоремся, а также тех, кто мог представлять для нас опасность. – Альтаир с вызовом посмотрел на собравшихся. – И он превосходно справился со своей задачей.

– Каков отец, таков и сын, – сказал Аббас, не особо скрывая насмешку.

– Вряд ли, – спокойно возразил Альтаир. – Во время вылазки я допустил ошибку, из-за чего монгольские караульные едва не подняли тревогу.

– Ага, – снова усмехнулся Аббас. – Значит, Альтаир не настолько безупречен.

– Безупречных людей нет, Аббас. И уж меньше всего это относится ко мне. Я позволил вражескому солдату напасть и ранить меня. Хорошо, что Кулан Гал подоспел и убил его.

– Стареешь, Альтаир? – язвительно спросил Аббас.

– Ты тоже не молодеешь, Аббас, – ответил Альтаир. – Кулан Гал сумел вытащить меня из монгольского лагеря и переправить в безопасное место. Если бы не он, я бы сейчас здесь не стоял. Его действия спасли мне жизнь. – Он внимательно посмотрел на Аббаса. – Кулан Гал вернулся в лагерь, но предварительно они с Даримом составили новый замысел: выманить Чингисхана из шатра. Почуяв опасность, Чингисхан попытался удрать на лошади, но Кулан Гал выбил его из седла, а стрела Дарима оборвала жизнь завоевателя.

– Дарим – искусный лучник. С этим никто не поспорит, – улыбнулся Аббас. – А вчера ты его куда-то отправил. Уж не в Аламут ли?

Альтаир смешался. Похоже, Аббас знал обо всем.

– Дарим по моему приказу покинул цитадель. А куда он отправился – этого я тебе не скажу.

– Наверное, ты послал его за Сефом? – продолжал допытываться Аббас. Он повернулся к Свами. – Это ведь ты ему сказал, что Сеф там?

– Как было велено, Наставник, – ответил Свами.

Беспокойство Альтаира сменилось страхом. Мария тоже изменилась в лице.

– Аббас, говори все, что собрался сказать.

– А иначе?

– А иначе, когда я восстановлю свое положение в братстве, я перво-наперво прикажу бросить тебя в тюрьму.

– Чтобы Малику не было скучно?

– Сомневаюсь, что там ему место, – сердито возразил Альтаир. – В каком преступлении его обвиняют?

– В убийстве, – усмехнулся Аббас.

Казалось, это слово, вылетев из уст Аббаса, с грохотом упало на стол.

– В убийстве кого? – спросила Мария.

Ответ прозвучал так, словно Аббас находился далеко отсюда.

– Сефа. Малик убил твоего сына.

Мария уронила голову на руки.

– Нет! – услышал Альтаир чей-то возглас, потом сообразил, что это кричал он сам.

– Я разделяю твою скорбь, Альтаир, – произнес Аббас. Казалось, он говорит не от сердца, а вспоминает заученные слова. – Мне тяжело, что ты с запозданием вынужден узнавать столь ужасающую весть. Я сейчас говорю от имени всего совета. Мы разделяем твою скорбь и скорбь твоей семьи. И пока не решатся… некоторые сложности, ты не сможешь восстановить свое главенствующее положение в братстве.

Альтаир пытался остановить лавину чувств, захлестнувших его. Он слышал рыдания Марии.

– Что? – спросил он и уже громче повторил: – Что?

– Сейчас ты не в состоянии… мыслить трезво. И потому я принял решение: братство пока останется под властью совета.

Альтаир задохнулся от ярости.

– Еще раз напоминаю тебе, Аббас: я – Наставник братства, и я требую, чтобы верховная власть была возвращена мне, как то определено уставом.

Альтаир уже не говорил, а кричал.

– Было определено, – улыбнулся Аббас. – А теперь нет.

Альтаир и Мария вернулись в отведенную им хижину. Обнявшись, они молча сидели на каменной скамье в сумраке этого убогого жилища. Годы походной жизни приучили их спать в пустыне, под открытым небом. Но даже там их окружала жизнь. Никогда прежде они не чувствовали себя такими одинокими. Главное горе – весть о гибели Сефа – сопровождалось чередой других тревог. Они волновались за Дарима, за близких Сефа. Их огорчало неприглядное состояние Масиафа. Раздражали даже эти стены, на что при других обстоятельствах они бы просто не обратили внимания.