Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Желтый колеблющийся свет озарил комнату.
– Руки вверх! – нервно сказали у него за спиной.
Доктор Гертвиг стоял в дверях. Оказывается, были другие двери, ведущие прямо в спальню. Проклятая спешка! На докторе был малиновый халат, расшитый драконами, в левой руке, – отставя, чтобы видеть, – он держал керосиновую лампу, а в правой сжимал плоский вороненый пистолет.
Бульдожьи щеки у него дрожали.
– Руки вверх!
Человек, сидящий на полу, выпрямился.
– Не подниму, – угрюмо ответил он.
Доктор Гертвиг отступил на шаг и потерял туфлю без задника.
– П-п-почему?..
– Потому что я не вор, – сужая зрачки, сказал человек в фуражке. – Потому что я хочу взять то, что вам не принадлежит. Потому что должна быть в мире хоть какая-то справедливость!..
– Ах, это вы, – с громадным облегчением вздохнул доктор Гертвиг. – Я вас узнал: студент-медик… Упорный молодой человек, я мог бы и выстрелить нечаянно… Боже мой, какое время!.. – Он нащупал туфлю, прошлепал к креслу, раскорячившему витые лапы, грузно сел, поставив лампу на широкий подлокотник, и поправил съехавший на ухо ночной колпак. Сказал брюзгливо: – Ну и кавардак. Вам бы лучше уйти, господин Денисов. Удивляюсь, как вы этого не понимаете.
– Я никуда не уйду, Федор Карлович.
– Боже мой, ну что мне с вами делать? Передать полиции? Вы звоните мне, вы посылаете мне письма, вы врываетесь ко мне в приемную и устраиваете скандалы. Вы меня измучили. Хотите, я дам вам денег? Хотите, я дам вам шесть тысяч? Это все, что у меня есть. Только уходите, честное слово, я вас не обману…
– Нет, – сказал студент.
– Конечно! Вы желаете обладать миллионами, – потея от ненависти, проскрипел доктор Гертвиг. – Что вам больной старик?..
– Деньги меня не интересуют.
Студент стоял боком, а теперь повернулся, и расширенные глаза его искрами, как у рыси, отразили лампу.
– Я помню, помню: вы собираетесь облагодетельствовать человечество…
– Не надо смеяться, Федор Карлович…
– Элементарная гигиена даст в тысячу раз больше, чем все ваши замысловатые потуги! Да! Идите в коломенские кварталы – кипятите воду, сжигайте нечистоты в ямах, отбирайте у младенцев тряпочку, смоченную сладкой водой!
– Я все знаю, доктор, – опасным тоном, разевая напряженный рот, сказал студент.
– Конечно, славы здесь не будет и денег тоже. – Доктор Гертвиг обессилел. И вдруг закричал: – Нет у меня ничего! Поймите вы это! Я даже не представляю – как… Я смотрю и вижу! Я не могу научить, я пробовал, это все без толку!
Он осекся и тревожно поворотился к темному проему спальни. Сказал шепотом:
– Ко мне ходил ваш настойчивый коллега – Ясенецкий. Он, кажется, убедился.
– Сапсан? – спросил студент.
– Что?
– Его звали Сапсан?
– Вы нелегал? Не желаю знать ваших кличек! – Доктор Гертвиг сердито запахнул халат на животе. – Уходите, прошу вас, вы все выдумали.
– Я не выдумал, – тем же ровным и опасным тоном сказал студент. – Я смотрел ваших пациентов – двести случаев…
– Ну это вы врете. Откуда?
– Мне помог господин Палладин. – Студент приветливо улыбнулся.
– Статский советник Палладин? Секретарь Всероссийского общества народного здоровья? – У доктора Гертвига побагровели отвисающие щеки. Он, как птица, замахал малиновыми рукавами. – Вы с ума сошли! Палладин служит в охранке, это же всем известно!
Студент мучительно опустил веки:
– За Хрисанфа Илларионовича я убить могу…
– О! Вы не понимаете, молодой глупец!
– Фон Берг. – Студент неловко чмокнул деревянные костяшки на пальцах.
– Вы из гессенских фон Бергов, – благосклонно кивнула старуха. – Я знавала вашего деда, Гуго фон Берга, Лысого…
– Муттер, вы бы пошли к себе прилечь, у вас начнется мигрень, – плачущим голосом сказал доктор Гертвиг, поддерживая ее за локоть и осторожно вынимая свечу. – Мне еще нужно осмотреть молодого человека.
Старуха вздернула костяной подбородок.
– Не забывай, Теодор, я урожденная Витценгоф, мы в родстве с Бисмарками… Мой бедный муж и твой отец привез меня сюда шестьдесят лет назад. «Кляйнхен, мы будем очень богатеть», – говорил он… Мой бедный муж – его обманули и обобрали, он умер в нищете, вспоминая родной Пупенау… «Ах, зачем я покинул фатерлянд и приехал в эту ужасную грубую страну?» – таковы были его подлинные слова перед смертью. – Она повернулась. – Теодор, предложи молодому человеку бокал настоящего рейнвейна.
С несчастным видом доктор Гертвиг открыл инкрустированный шкафчик, внутри которого блеснуло стекло.
– Не беспокойтесь, гнедиге фрау, – растерянно сказал студент.
– Слава богу, в этом доме еще найдется настоящий рейнвейн, – сказала старуха. – Теодор пошел по стопам своего бедного отца. Представьте: является нищий русский учитель, и Теодор бесплатно лечит его, приходят пьяные русские мужики, и Теодор дает им денег…
– Ах, муттер…
– Кто сказал, что нужно лечить нищих? Он хочет, чтобы я пошла в церковь и стояла с протянутой рукой: «Подайте урожденной Витценгоф…» О! Это будет грустная мизансцена…
Доктор Гертвиг незаметно, но энергично кивал студенту:
– Уходите.
– У вас прекрасное вино, гнедиге фрау, – послушно кланяясь, сказал студент.
Где-то в черноте коридора кашлянули басом, и тут же, бухая сапогами, в комнату ввалились четверо жандармов во главе с ротмистром, как оса, затянутым ремнями.
– Па-апрошу не двигаться, – сказал ротмистр.
Из-за спины его, прижимая к груди облезлый малахай, выбрался Абдулка и боязливо указал черным пальцем.
– Вот этот, начальника… в фуражке… Говорил – домой пусти, старика резать буду, бабу резать буду… Деньга мне обещай, сто рублен… Абдулка денег не взял, Абдулка честный…
– Ладно, ладно, оставь себе, – брезгливо сказал ротмистр. Перекатил на студента черные бусины глаз.
– Моя фамилия Берг, – скучно сказал студент. – Фон Берг. Вот мои документы.
Ротмистр смотрел на него еще какую-то секунду и вдруг расплылся в широчайшей улыбке.
– Батюшки-светы, Александр Иванович! Какими судьбами? А мы-то вас ищем…
– Не имею чести, – очень холодно возразил студент.
Ротмистр даже руками развел:
– Ну какой же вы, голубчик мой, фон Берг? Стыдно слушать. Денисов Александр Иванович, член запрещенной Российской социал-демократической партии, – эти слова ротмистр выговорил отчетливо и с особенным удовольствием. – Были сосланы в Пелым, потом бежали, я же допрашивал вас в пятнадцатом году, неужели не помните?