– Лень! – быстро говорит она. – Я тебе дам свое одеяло. Оно у меня под простыней лежит. Это старое одеяло, я еще родилась в нем...

– Что ты! Из дому вещи таскать... Я вон травы высушу и подстелю себе. А заработаю, так куплю на толкучке и одеяло, – решительно отказывается Ленька.

– Нет, я принесу все равно! И ты мне даже не говори! Что ты все поперек да поперек! – сердится Динка. – Не хочу я, чтоб ты как лягушка был! Идем сейчас!

– Куда? – оторопело спрашивает Ленька.

– Домой! Я одеяло тебе вынесу! Идем! – вскакивает Динка.

– Да что ты как смола... Вот привяжется с чем-нибудь... Что ты за человек такой? – удивляется Ленька и, вдруг подавившись картошкой, заразительно хохочет: – Ой, не могу! Картина!

– Чего ты? Ну, чего ты? – тормошит его Динка.

– Ой, я... – хохочет Ленька и, опрокинувшись навзничь, дрыгает ногами. – Ой, я... вспомнил, как ты... на бороде... повисла... Ха-ха!

– Хозяина, да? – фыркает Динка.

– Ой... ой... сама повисла... а сама кричит: «Робя... робя...» Ха-ха-ха! – задыхаясь от смеха, вспоминает Ленька.

– Ну а что ж! А что ж! Я же долго висеть не могу! А потом он меня за волосы схватил... – трясет его за плечо Динка.

– Ой, погоди! Слышь... – Ленька вдруг садится, и лицо его сразу делается серьезным. – Слышь, Макака, я вчера того Васю видел. Ну, грузчик, который в тельняшке был... Они пароход «Надежду» разгружали, а я так стоял...

– Ну, и чего этот Вася?

– Он узнал меня и спрашивает: «Ну, как живешь, Воробей? Где, грит, сестренка твоя?»

– Сестренка! – смеется Динка.

– Ну да! Это он про тебя. И тоже посмеялся насчет бороды, а потом и говорит: «Твой хозяин сюда боле не заявится...»

– Не заявится? – радуется Динка. – А куда же он заявится?

– Да ничего он больше не сказал... Тут как раз капитан подошел... Хороший капитан! Все грузчики его хвалят. Сроду он с ними не торгуется... Ну, я постоял да пошел... Вот бы и правда не вернулся мой хозяин!.. – мечтательно протянул Ленька.

– А тебе что? – вскинулась вдруг Динка. – Ты ведь на утесе теперь... Как увидишь баржу, так и спрячешься. А придет он, я его опять за бороду! – расхрабрилась Динка.

– Сюда не придет... – усмехнулся Ленька. – Только вот бумаги у него на меня, он мне вроде как отчим приходится, в полицию не заявил бы...

– В полицию? Тогда, значит, у тебя будет обыск? – с испугом спросила Динка.

– Да нет, какой тут на утесе обыск... Меня самого зацапать могут: ведь я то на базаре, то на пристани шатаюсь, – озабоченно сказал Ленька. – На бродяг часто облаву делают.

– А разве ты бродяга?

– Ну а кто же я? Живу, как птица, ни рабочий, ни што... Вот если бы нам с Федькой лодку купить, мы бы к рыбакам пристали... Тогда ищи-свищи ветра в поле!

– Лень... – подумав, сказала Динка. – Я завтра начну с шарманщиком ходить. Нам с ним много денежек будут давать... Я заработаю, и мы купим лодку, хорошо?

– А что ж! Походи с неделю... Ты заработаешь, да я... может, и накопим! Только гляди, чтоб мать не узнала... А так бы хорошо! – оживился Ленька.

– Никто не узнает! Я на Учительских дачах петь буду! – весело сказала Динка. – А сейчас пойдем, одеяло вынесу!

– Ну, давай уж! – нехотя поднялся Ленька.

Утром Динка долго копается, разыскивая свое рваное платье и переодеваясь в укромном уголке около забора. На пристани уже никого нет, день будний, и торги идут скучно. Динка заглядывает во все уголки, открывает дверь в чайную, бежит к булочной, но старика шарманщика нет...

– Вы не знаете, где живет шарманщик? – вежливо спрашивает она торговку семечками.

– А мне что до его? Где хочет, там и живет, – лениво отвечает торговка.

«Опоздала, – думает Динка. – Он уже, наверное, пошел по дачам... Что ж теперь делать? И Ленька уехал, незачем идти на утес». Девочка медленно плетется домой, нехотя переодевается в кустах и ныряет в лазейку. Маленькая дача кажется ей пустой и неуютной. Мама приезжает поздно. Теперь они часто обедают и ужинают без нее. На террасе уже не слышно веселых голосов, как будто все живущие разошлись по разным дорожкам сада и никогда не сходятся вместе. Алина уже не кладет на стол круглые папины часы и не объявляет, что пароход «Гоголь» вышел из Самары... Никто не знает, когда ждать маму, и от этого стало так скучно за обедом, так пусто во всем доме. А между тем каждый занят своим делом. Из сада доносится голос Анюты... Алина обязательно хочет научить Анюту читать, она даже заявила маме, что на время откладывает занятия с детьми.

– Когда мы уедем, Анюта будет очень скучать. Пусть она научится читать книги. Мы с Мышкой оставим ей много книг, – сказала Алина.

Анюте трудно вырваться из дома, но она тоже очень хочет научиться читать и, как только мать отпускает ее, бежит к Алине.

– Мы-а... мы-а... – вытягивает Анюта.

– Ма-ма, – поправляет ее Алина. – Здесь нет буквы «ы», а у тебя она слышится. Не прибавляй ее каждый раз.

Анюта – понятливая и послушная. Она уже выучила все буквы, и Алина довольна своей ученицей. Сейчас они вместе читают маленький рассказик по букварю.

Но Динке скучно их слушать. Постояв на дорожке, она тихими шагами направляется к палатке... Она все еще не помирилась с Никичем... «Может, сейчас помириться?» – думает она, но Никича нет. Он теперь занялся рыбной ловлей и даже сделал какие-то мудреные удочки с двумя крючками каждая. «Это, наверное, чтоб сразу ловилось две рыбы. Вот Леньке бы такую удочку! Но Никич куда-то их отнес и одну уже подарил Митричу...» Динка заглядывает внутрь палатки и идет искать Мышку. Потом, передумав, решает заглянуть к Лине.

«Интересно, где у Лины картошка? И каши всякие. Хорошо бы отнести на утес... Если Ленька ничего не заработает, то можно сварить похлебку».

Динка подходит ближе к кухне... Лина стирает. Из-за кустов видно ее широкую спину, видно, как она стряхивает с рук мыльную пену и налегает на кучу мокрого белья, а потом, выкрутив его, с шумом бросает в таз. Лина стирает... Но почему же она не поет?

Динка в нерешительности останавливается... Лина считает стирку очень важным и ответственным делом. Обычно она еще с вечера предупреждает всех домашних:

«Завтра обеда не ждите... Белье намочила».

И на другой день с утра около кухни начинается громыхание корыта, плеск воды и какая-то особая, задушевная песня.

Любовь, восторги я заби-ила,

Теперь, однако, тем дрожу, —

чувствительно выводит Лина, сжимая и отжимая белье.

– Это значит: «одна, как тень, брожу»... – обязательно скажет кто-нибудь на террасе, заслышав Линино пение.