Мать твою! Инспектор, тоже мне! Как ты мог поверить в россказни Либби, а не собственным глазам? Оказывается, файл в компьютере – еще не доказательство того, что она знала о его существовании. Мало ли что там, внутри компьютера, с которым она и обращаться-то не умеет.

Неужели непонятно, что она притворялась, когда просила включить его и ввести пароль? На что угодно спорю, притворялась. Пароля не знает, электронной почты в глаза не видела, так же как и Интернета, и загадочных голосовых файлов? Ну да, конечно!

А как она плакала над записью Даны! Что же еще остается, когда на вранье поймают! Конечно, она не на компьютере ее слушала – не такая она дура. Не в силах справиться с курсором и мышкой, попросила распечатку. Старая добрая бумага. С ней проще, и пятна от слез остаются убедительные. Океан слез, бездонный колодец. Столько слез, столько соплей… Конечно-конечно, все это искренне.

Даже психолога она убедила. Этим уже все сказано. Кто после такого стал бы сомневаться, что все предрешено, – и психолога провела, и следствие обманула? Я не сомневалась. Брайан тоже. Как мы ни старались верить в лучшее.

Сокрытие улик? Не доказано. Дело закрыто.

Мать твою, инспектор! Это же надо – не разглядеть жажду наживы Либби, поверить, что она не знала о вознаграждении! Сделала круглые глаза, потеряла дар речи, когда услышала про деньги? Еще бы! В принципе, это ее незнание и нежелание претендовать на награду можно было бы оспорить в суде, а вот выиграть… вряд ли.

Дело закрыто.

Мать твою, инспектор! Ты ведь так и не нашел могилу Эми! Снова разбил мне сердце и отнял надежду.

И будь ты проклят, инспектор, за то, что не сумел расколоть десятилетнюю девчонку. Она обезоружила и тебя, и психолога одним простым, непоколебимым оправданием: «Мне не нужны никакие инструкции. Я про нее даже не знала. Я знаю то, что знаю, потому что я Эми».

Ни один суд на свете не вынесет ей приговор за детские фантазии, сколь угодно неприятные или странные. Она еще маленькая, не понимала, что делает. Это что-то вроде рассказов о воображаемом друге, в конце концов девочка это перерастет – и тем быстрее, чем меньше обращать на это внимания.

Дело закрыто.

Зажигаю сигарету, распахиваю окно в номере. Дым идет у меня из ноздрей, как эктоплазма. Брайан пристраивается рядышком, чиркает спичкой.

– Самому не верится, что я так говорю, – бормочет он, – но, может быть, это и к лучшему.

Я сбрасываю его руку со своего плеча:

– Не понимаю, что тут хорошего.

– Бог свидетель, я не меньше тебя хотел бы, чтобы эти гадины получили по заслугам. – Он снова кладет руку мне на плечо. – Но Хардинг прав. В суде дело все равно развалилось бы.

– Можно было бы все же попробовать.

– Ты имеешь в виду частный иск? – хмурится Брайан.

– А что тут такого?

Он медленно выдыхает. Дым уносит ветром.

– Не думаю, что так нам больше повезло бы. Даже Бишопа засудить будет нелегко. И его адвокатам очень понравится, если мы заявим отдельные иски против ключевых свидетелей. Лучше выйти из игры, пока мы в выигрыше.

– В выигрыше? – Мой смех тут же обрывается. – Что-то я этого не ощущаю.

– Мы знаем, что случилось с Эми. Поймали одного из виновников. Возможно, поймают и другого. И все это благодаря Либби и Эсме.

Его ровный, рассудительный тон отвратителен.

– Извини, но мне что-то трудно испытывать благодарность. – Я глотаю последнюю затяжку дыма. – Мы так и не узнали, где Эми.

– Еще не вечер. Может быть, Хардинг вытянет это из Бишопа или Палмера.

Я швыряю окурок в окно:

– Хардинг твой и «Отче наш» из монашки не вытянет.

Не могу даже получить удовлетворения от вида Бишопа в суде. Все еще не могу. Хардинг постарался, чтобы его задержание не просочилось в прессу, иначе Палмер заляжет на дно.

Эта тактика оказывается верной. Через два дня Палмера арестовывают у него на квартире в Ипсуиче. Он работал библиотекарем, а в свободное время тренировал подростков в секции плавания. На жестком диске его компьютера обнаружили тысячи порнографических картинок с маленькими девочками и тексты с описаниями его чудовищных фантазий.

Однако откровенничать с полицией маньяк не стал.

– Он ни слова не сказал об Эми, – говорит Хардинг. – Не признается. Не отрицает. Просто смотрит на нас как на пустое место, ухмыляется хитро так, презрительно, меня из себя выводит. Еле сдерживаюсь, чтобы ему не врезать.

– Если не врежете, так я врежу! – восклицает Брайан.

– Нет, – возражаю я. – Нам нужно сломать его морально, а не физически.

– Ваша жена права, мистер Арчер, – соглашается Хардинг. – Мы не можем делать таких подарков его адвокатам. Погодите немного. Расколем.

Но расколоть преступника не удается. Его надменное молчание приводит в бешенство и отчаяние Хардинга, а у меня вызывает еще более свирепую ненависть. Детектив меняет тактику и начинает допрашивать Бишопа. Тот с большой охотой делится всеми известными ему чудовищными подробностями.

– Боюсь, этого не хватит, чтобы доказать вину в убийстве или даже в соучастии в убийстве, – говорит Хардинг, – но мы засадим его за изнасилование и растление малолетних, это уж наверняка.

– Значит… он легко отделается. – Я заламываю руки, голова у меня опускается. – И я так и не знаю, где тело Эми.

– Понимаю, вы расстроены, миссис Арчер. – У Хардинга виноватый вид.

– Ничего вы не понимаете.

– По моему опыту, – твердо говорит он, – попав за решетку, они уже не видят смысла молчать. Думают, если выдадут то, что раньше скрывали, это поможет скостить срок. Так что мы еще можем найти Эми… когда-нибудь. – Он покашливает. – Если повезет.

Я уничтожена, разбита, от усталости больше не могу говорить. Палмер сказал последнее слово. Я уже хочу встать, но задерживаюсь и поворачиваюсь к Хардингу:

– А с Даной что?

Он кладет руки на стол и склоняет голову набок. Видимо, тоже чувствует себя побежденным.

– Наши люди проверили базы данных по неустановленным утопленникам, расспросили спасателей и так далее. Но пока не нашли никого подходящего под словесный портрет Даны. Она сказала, что собирается утопиться, а где, не сказала. В море – и все. Не так много информации. – Он вздыхает. – Остается только ждать. Может, тело еще выбросит на берег. Но там столько судов, столько течений… Возможно, мы ее никогда не найдем.

Я глотаю слезы. Родителям Даны тоже нечего будет хоронить. Надеюсь, их хоть немного утешит то, что судьба дочери известна. Надеюсь, Дана наконец обрела покой.

– Отвези меня домой, – говорю я Брайану.

Он встает и берет меня под руку.

Нужно попасть домой, надежно забаррикадировать дверь и ждать вестей о новых арестах.