Быстрые взгляды, которыми обмениваются Эрншоу и Хардинг, вызывают у меня беспокойство. Будто тут какая-то шутка, а я ее не понимаю, не говоря уже о том, чтобы смеяться вместе со всеми.

– Кое-что все же выяснилось, – говорит Хардинг, перелистывая страницы в папке. – Насчет награды.

– А что такое?

– Сто тысяч фунтов, вы сказали.

– Так и есть. Мой бывший муж ради этого продал часть акций в своем бизнесе.

– А-а, – медленно произносит Хардинг. – Тогда понятно.

– Что понятно?

– Нет никакой награды, миссис Арчер, – говорит Эрншоу. – Больше нет. Я заметил это, когда просматривал материалы дела в компьютере.

– Чепуха! При мне было объявлено. На одной из этих чертовых пресс-конференций. – Я стискиваю кулаки. – И этих денег совершенно точно никто не получил.

– Нет, награду просто отозвали. – Эрншоу едва заметно пожимает плечами.

– Отозвали?

– Да. Лет пять назад.

– И кто же?

– Это мог сделать только ваш муж, миссис Арчер. – Хардинг покашливает. – Ваш бывший муж.

Не может быть, чтобы Брайан сотворил это, не сказав мне. Не мог он вообще такое сделать. Он не меньше моего хотел, чтобы Эми нашли, и продал акции дешевле их настоящей цены, лишь бы скорее получить деньги. Ничего не понимаю.

Если только он знал что-то такое, чего не знала я. Нечто такое, что хотел скрыть. Отвратительная картинка с Иисусом вспыхивает у меня в мозгу.

ЧТИ ОТЦА ТВОЕГО И МАТЕРЬ ТВОЮ.

Отче наш, иже еси на небесех. Ее родной отец – у нее в постели…

Невыразимый ужас вползает в меня, высасывает остатки души, пожирает каждую крупицу доверия и надежды, веры в лучшее. Я сама почти не верю, что могла подумать такое – что Брайан был одним из них. Это омерзительно. Чудовищно. Смешно. Человек, которого я любила, способен на это?

Тут же просыпается инстинкт и подсказывает, что это неправда, но я уже не знаю, могу ли доверять своим инстинктам. Они оказались такими неверными, такими ненадежными и обманчивыми! Мысль о возможной причастности к этому Брайана укоренилась в мозгу и не отпускает.

Дана не назвала его в своей азбуке, но она ведь не назвала никого, кроме собственного дедушки. А возможностей у Брайана было сколько угодно – он проводил с Эми и Даной больше времени, чем я.

Поездки в Далвич по утрам в воскресенье, когда я валялась в постели с газетами. Дневные сеансы в «Брикстон Рици», а затем чай в «Пицца хат». Он даже ролики Дане купил. И предлагал купить ей морскую свинку и держать вместе со свинкой Эми, чтобы Дана почаще приходила к нам в сад. И всегда так бросался на ее защиту.

Говорю Хардингу, что мне нужно глотнуть свежего воздуха. Он отвечает, что я могу не торопиться.

– Сейчас вы нам мало чем можете помочь. Лучше придите в себя, а еще лучше, наверное, поезжайте обратно в ту квартиру.

– А Либби с Эсме еще там?

– Мы их скоро заберем, – говорит Эрншоу.

– Поеду с вами. – Я встаю.

– К сожалению, это невозможно.

– Я просто хочу забрать свои вещи. Больше ничего. Я не буду мешать.

Хардинг смотрит на меня с сомнением.

– Послушайте, – говорю я, – мне больше всего на свете хочется разорвать мошенниц на кусочки. Но я не хочу давать им возможность выкрутиться. Например, если я накинусь на них, это будет готовая слезливая история, чтобы разжалобить судью. Поверьте мне. Я даже видеть их не хочу.

Отправляемся туда в разных машинах, без сирен. Женщине, которая везет меня, приказано ждать за углом, пока Эрншоу с Хардингом не заберут Эсме и Либби. Мне велено забрать только те вещи, что я привезла с собой, и больше ничего.

Я и не собираюсь прихватывать там сувениры. Вообще все бы бросила. Подумаешь, одежда, туалетные принадлежности и косметика. Ничего такого, что мне дорого или что нельзя было бы заменить, разве что камешек-талисман, который привел к правде.

Прошу женщину остановиться у вереницы магазинов:

– Есть дело.

– Без проблем, – отвечает она. – Даже лучше задержаться на несколько минут. Тогда вы точно не встретитесь.

Я вхожу в мини-маркет, беру последний букетик нарциссов. Просто зеленые стебли, чуть утолщенные с одного конца, с желтыми прожилками. Как карандаши, которые давно не точили.

Это не мои любимые цветы, я бы скорее выбрала другие. Но когда я кладу их у подъезда Либби, уже кажется, что нужны именно они. Первые предвестники весны после долгой, лишенной красок зимы. А Джилл, когда покупала их для церковных мероприятий, говорила, что нарцисс – символ дружбы.

Друзья. Верные, преданные. Как Эми и Дана. Не то что Дана и я. Кладу цветы на землю и, склонив голову, поминаю Дану.

В квартире пахнет тостами и зубной пастой. Кружка Либби стоит на столе, в ней недопитый, еще дымящийся чай. В миске Эсме раскисли шоколадные шарики и торчит ложка. Собирая свою косметику с полки в ванной, я улавливаю запах дезодоранта Либби.

Пока я собираю вещи, женщина из полиции ходит по пятам. Замечаю: ноутбука Эсме уже нет на столе в гостиной, где я оставила его. Камешек лежит, как лежал, в моем чемодане. Он со стуком перекатывается, когда я открываю чемодан, словно эхо той дрожи, что сотрясает меня: звук надежды. Камешек, что безостановочно, неумолимо катится к цели.

Опускаю камешек в карман пальто. На обратном пути мои пальцы сжимают его, словно лепестки – открывающийся бутон.

Я пригибаю голову под горячими, тугими струями воды и тянусь к крану, чтобы сделать еще горячее. Задыхаюсь от пара. Под ногами пузырится пена с цитрусовым запахом.

Но все равно кажется, что ноги чистыми не становятся. Только ошпаренными. Я закутываюсь в белый махровый халат и бреду к кровати. Кажется, кожа у меня такая тонкая, что пульс вот-вот прорвет ее.

Отель хороший, сказал Хардинг. Здесь останавливаются депутаты и поп-звезды, примадонны и дирижеры из Бриджуотер-Холл. А главное, до полицейского участка всего несколько минут на трамвае.

Часы на DVD-плеере показывают половину первого. Значит, Либби уже больше четырех часов за решеткой. Достаточно, чтобы во всем признаться и чтобы лондонская полиция арестовала Серого Волка. Это пугает: значит, и тело Эми скоро найдут. Должны найти.

Я беру телефон с туалетного столика. Номера Брайана в контактах, конечно, нет, приходится искать его на сайте агентства. Цифры незнакомы, а вот мелодия, которая начинает играть, когда я набираю номер, сразу всплывает в памяти. В этом ритме когда-то слышалась привязанность, в порядке нот – потребность друг в друге. Шифрованное послание из прошлого, которое я так старалась забыть. Теперь это призыв к познанию истины.

После трех звонков трубку берет его секретарша. Отвечает веселым, оживленным голосом: