И лишь иногда, быстро обернувшись за ножом или тарелкой, я случайно ловила полный удовольствия теплый взгляд Кайла…

Чтоб преодолеть скованность в теле после травм, я стала лазить по скалам, окружавшим мою террасу. Никогда раньше я не занималась подобным, но, попробовав впервые, быстро вошла во вкус. Плавная работа мышц и сухожилий служила музыкой, гармонично сливавшейся с камнями, с ветром, заглушавшей боль внутри меня. Медленно, но с каждым днем все уверенней, я перебиралась с уступа на уступ, ощущая, как тело наливается силой, возвращается былая гибкость и ловкость.

Иногда я замечала Кайла, тревожно следившего за мной из окна, но, увидев, что я не рисковала подниматься выше пары метров, он так и не сказал мне ни слова…

С ним было легко.

Несмотря на то, что нас разделяло почти десять лет, я не чувствовала себя ничтожеством рядом с ним — эта разница была человеческой. Напротив, я обнаружила нечто новое, для меня почти незнакомое — ощущение равенства.

С интересом слушая его, я находила, что сказать в ответ, а иногда даже удивляла чем-то, ему неизвестным. Те два года, наполненные безудержным чтением, чтобы убить свободное время, принесли плоды…

— Ты очень изменилась, Диана, — заметил как-то Кайл и тут же стал оправдываться: — Нет, не внешне — ты все такая же красивая, ты даже еще…

— А, брось! — рассмеялась я в ответ. — Если честно, для меня вообще загадка, как в то время ты мог посчитать меня интересной.

— Посчитать… — задумчиво повторил он, — ты знаешь, к расчетам это не имело никакого отношения. Твои глаза, голос, дыхание… обрушились на меня сразу, …лишив возможности что-либо просчитать.

И я тут же увлеченно начала рассказывать об одном древнем математике, биография которого запомнилась мне так кстати…

А на закате, когда солнце гасило свой раскаленный край о воду, мы брали бокалы, вино и шли к прибою. Я неутомимо, как щенок, убегала от волн, а Кайл смеялся, глядя на меня — моя мокрая одежда свидетельствовала в пользу океана. Казалось, мне никогда не надоест все, что с ним связано. Я могла часами перебирать ракушки и разноцветную гальку, выкладывая из них недолговечные картины, смывавшиеся ближайшим штормом.

— Ты должна научиться плавать, Диана, — говорил Кайл и улыбался, освещенный золотом заката.

— Ни за что! — смеясь, отвечала я. — Мне нельзя — тогда я никогда не вылезу из воды!.. А потом превращусь в рыбу и уплыву туда… — я указывала вдаль и кричала на полную силу в лицо океану: — …И буду жить вечно!..

Наш смех переплетался с шипеньем волн…

* * *

— Кайл, что случилось?

Уже второй день он был невероятно задумчив, тих и почти не слышал, что говорила ему я. И это было особенно странно, потому что его повышенное внимание ко мне, к моим словам, настроению и самочувствию порой оставляли впечатление болезненной одержимости.

Но, вернувшись из очередной короткой поездки, он уединился в кабинете и вышел оттуда только перед самым закатом. Даже во время нашей вечерней прогулки он был непривычно молчалив, почти не отзываясь смехом на мои нелепые прыжки в пене прибоя.

И вот теперь, во время завтрака, Кайл незаметно от меня — как ему показалось — добавил в кофе столько коньяка, что кофе стал прозрачным. Но, судя по выражению его лица, и этого было мало.

— Так что случилось?

Он оторвался от окна впервые за это нескончаемое утро и посмотрел на меня.

— Какая же ты яркая, Диана…

Я кожей ощутила его теплый взгляд, и от него мои щеки загорелись, а Кайл продолжил, будто это и был ответ на мой вопрос:

— Ты так сейчас красива… Нет, не шевелись! Солнце пробивается сквозь твои спутанные волосы, и ты будто в короне из лучей — принцесса… Прекрасная …и беззащитная.

Чтобы разрядить обстановку, мне захотелось немедленно съязвить, что утренний коньяк плохо влияет на него — делает сентиментальным. Но искренность, звеневшая в его словах, не позволила мне испортить момент.

И, улыбнувшись признательно в ответ на комплимент, я вернулась к интересовавшему меня.

— Знаешь, Кайл, всю свою сознательную жизнь я провела в обмане. Давай хоть ты не будешь ничего скрывать от меня? — и я просительно заглянула в его глаза.

Он вздохнул и, нахмурившись, снова посмотрел в окно.

— Есть работа.

— Ну…это хорошо. Ты же сам говорил, что заказы — редкость.

— Да, но этот — далеко. Не понимаю… Там есть поблизости охотники, но нашли меня. Говорят, нам нужен лучший, — самодовольные нотки вкрались в его голос, несмотря на все старания казаться безразличным.

— А насколько далеко, Кайл?

Он снова насупился.

— Да почти полмира! Конечно, никогда нельзя сказать наверняка, но это может занять пару недель, а может — и месяц… — он расстроено покачал головой, вздыхая. — Слишком далеко и слишком долго!

Но я чувствовала, что ему хотелось взяться за этот заказ. И может быть, не только из-за денег. То, как его голос дрогнул на слове «лучший», подсказывало, что профессиональная гордость — не последняя ценность в его жизни. Да и вообще, это было его призванием, делом его предков. Почему он должен был отказываться? Из-за меня?

— Я поеду с тобой.

Последовавшая гневная тирада не испугала меня — я ее предвидела, и поэтому, спокойно переждав бурю, взялась по миллиметру склонять чашу в свою пользу.

— Дело не в том, что я боюсь оставаться сама. С недавних пор одиночество мне приятно, и только тебя хочется видеть и слышать. Больше никого. Но одно дело быть где-то рядом, и совсем другое — не видеться целый месяц. Я буду скучать по тебе, Кайл…

Стараясь не замечать, как он смотрел на меня, я продолжала:

— Кроме того, тебе не стоит отказываться от работы из-за меня. А вдруг перестанут обращаться? На что тогда мы будем жить?

И я засмеялась собственной шутке. Кайл не сводил с меня голодных глаз.

— Ну, пожалуйста, возьми меня с собой!

Наконец, он улыбнулся и, сдаваясь, вздохнул.

— Куда же я денусь! Поедем вместе…

…Всю долгую дорогу он не отходил от меня ни на шаг. В самолете его взгляд не оставлял моего лица, а рука не отпускала мою руку. Но это не была собственническая хватка — его пальцы ласкали мою кисть, сплетаясь нежно с моими пальцами, оставляя их лишь для того, чтобы погладить мою скулу, щеку, шею… Он уже скучал.

И именно тогда я осознала, что эти, такие интимные, прикосновения не показались мне назойливыми. Мне самой вдруг захотелось схватить его, прижать поближе и не отпускать.

«Я действительно буду скучать по нему», — подумала я и счастливо улыбнулась этой мысли.

…Полдня в машине утомили меня больше, чем можно было бы ожидать, и почти забытая слабость заставила проспать два часа, покачиваясь в такт ухабистой дороге.