— У пиратов есть закон?! — удивился Алексашка.

— Ещё какой... Он называется «Кодексом» или «Статьями соглашения». У каждого капитана был свой кодекс, но в нём были и общие для всех статьи. Например, первая из них гласила, что для пирата существует лишь один закон — кодекс чести. В «Статьях» говорилось, что у пирата есть только одна семья — пиратское братство, что для него существует лишь один дом — корабль, что пират должен быть всегда готов рисковать своей жизнью... Ну и так далее. Но главной пунктом пиратского кодекса был следующий: самое страшное преступление для пирата — это предательство и трусость.

— О как...

— Да, именно так. Предатель и трус хуже самого мерзкого животного... Ладно, продолжим, не будем отвлекаться. Оказаться в лодке посреди моря, ещё та «забава». Островок, к которому я причалил, оказался крошечным, и долго оставаться на нём (да и чего ждать?) нельзя было. Первый же сильный шторм (не говоря уже о тайфунах) сулил мне гибель, ведь высокие волны свободно перекатывались через скалистую островную гряду, где я искал бы спасения от разбушевавшейся стихии. Поэтому мне поневоле пришлось взять курс в открытое море, надеясь достичь материка, который, по моим подсчётам, лежал на расстоянии в тысячу миль от меня. Но судьба и Господь — нужно сказать им огромное спасибо (в который раз!) — хранили меня. На четвёртые сутки плавания меня подобрал французский капер, который шёл в Европу. К счастью, меня не узнали, а я сплёл своим спасителям сказочку, что французский бриг, на котором я служил матросом, потопили голландцы (кстати, я его сам и потопил, поэтому название корабля мне не пришлось выдумывать). Это обстоятельство оказалось решающим в моей дальнейшей судьбе, тем более что я назвался гасконцем, благо язык Гаскони не очень отличается от испанского, да и французский я знал. Почему французы отнеслись ко мне благосклонно и не стали копать поглубже мои россказни? Не исключено, что некоторые подозрения у них были. Но дело в том, что на тот момент они вместе с испанцами воевали против голландцев, флот которых под командованием адмирала де Рюйтера одержал в 1673 году близ острова Тексел важную победу над объединёнными англо-французскими силами, и их сочувствие вкупе с патриотизмом позволили мне благополучно добраться до Европы.

Федерико на некоторое время умолк — набивал свою трубку табаком. Раскурив её и выпив вина, он продолжил:

— Однако, оставаться во Франции я не мог. Ведь я был слишком известной личностью в Европе и её колониях на Мейне. Меня могли узнать французские или английские каперы, или просто матросы, потому как моя физиономия слишком уж примелькалась. Да и документов у меня не было никаких. Поэтому я нанялся матросом на французский торговый корабль, который шёл в северные моря, благо среди южан охотников морозить задницу нашлось немного. Увы, для этого мне пришлось опуститься до низменного воровства — я украл матросскую книжку в одного из пьяненьких морячков. Но всё прошло гладко, и спустя два месяца я оказался в Архангельске, где и решил бросить якорь на некоторое время — пока моя «слава» не сойдёт на нет. Ну, а дальше ты всё знаешь...

Неожиданно в хойригере раздались приветственные крики, среди которых явственно прозвучало имя «Августин». Алексашка и Федерико посмотрели в сторону входной двери и увидели там молодого парня лет тридцати с волынкой в руках. Судя по его краснощёкому лицу, и особенно красному носу, он был не дурак хорошо выпить. Завсегдатаи «Сломанной подковы» наперебой приглашали его к своим столам:

— Августин! Иди к нам! Приветствуем тебя, Августин! Эй, парень, давно не виделись, уж не загордился ли ты? Сюда, сюда, вот свободное место!

Августин уселся и ему тут же нацедили полный кубок вина, который он выпил одним духом.

— Силён... — с уважением сказал Алексашка. — Кто эта местная знаменитость? — спросил он у соседа по столу, который присоединился к ним вместе со своим товарищем, едва Августин появился на пороге питейного заведения.

Столы в хойригере были длинными, как и скамьи, чтобы могли уместить многочисленную компанию, но гишпанец выбрал в дальнем конце небольшой, для четверых человек, дабы никто не мешал. И всё равно им пришлось потесниться — вечером не хватало мест.

— О, это наш талисман! — весело ответил венец. — Однажды с ним приключилась потрясающая история. Пятнадцать лет назад в Вене свирепствовала чума. Когда началась эта беда, Августин перебрался в «Сломанную подкову», где обычно играл на волынке по вечерам, и попытался утопить в вине своё горе, так как думал, что его конец уже близок. Однажды он напился до беспамятства, вышел из хойригера, чтобы справить малую нужду, и уснул прямо на улице возле «Сломанной подковы», где его и подобрали проезжавшие мимо гробовщики. Они собирали тела погибших от чумы. Спящего Августина приняли за покойника и бросили вместе с волынкой в яму неподалёку от дороги, где уже лежали десятки умерших от страшной болезни, для порядка немного присыпав землёй. Когда Августин проснулся и увидел, что окружён мёртвыми телами, обезображенными чумой, то с испугу начал орать, что было мочи, играть на волынке и петь песни, дабы доказать, что принадлежит к миру живых. Проходившие мимо люди услышали звуки музыки, узнали Августина и вытащили его из ямы. Но самое интересное — он не только не заразился чумой, на даже не простудился! Поэтому теперь все знают, что в «Сломанной подкове» подают вино, благодаря которому никакая зараза не пристанет к человеку.

Тут народ в хойригере зашумел пуще прежнего, раздались крики:

— Августин, сыграй нам свою песню! Просим, просим!

Долго упрашивать венскую знаменитость не пришлось. Спустя короткое время «Сломанную подкову» наполнили сочные звуки волынки, и завсегдатаи хойригера, обняв друг друга за плечи и раскачиваясь из стороны в сторону в такт мелодии, дружно грянули:

Песня вырвалась через открытую дверь на улицу, и Алексашке показалось, что её поёт весь город:

Разрушенные войсками Карла Лотарингского мосты через Рабу ненадолго остановили турецкую армию. За три дня османы, которыми руководил Али-ага, соорудили три моста на самой Рабе, а также девять мостов и дамбу через болота в устье Рабницы. Кроме того, ещё несколько мостов через Рабницу построили валахи и молдаване. В начале июля главные турецкие силы двинулись на Вену вслед за татарами, которые упорно преследовали отходящих австрийцев, нанося им значительные потери. Под Яварином остался сильный корпус под командованием Ибрагим-паши, который насчитывал двадцать тысяч человек. Его задачей были осада австрийской крепости и охрана мостов на Рабе и Рабнице.