Когда заседание возобновилось, Сантэн заняла место свидетеля и сидела молча, пока завершались необходимые формальности и мистер Осмонд готовился продолжить допрос.

Блэйн Малкомс одобрительно улыбнулся ей с третьего ряда, и она поняла, что если не отведет от него взгляд, все собравшиеся в зале суда узнают о ее чувствах. Она заставила себя отвести глаза и посмотрела на галерею на его головой.

Это был случайный взгляд. Сантэн забыла, как Лотар Деларей каждое утро обшаривал глазами галерею, но теперь увидела ее под тем же углом, что и он со скамьи подсудимых. Внезапно ее взгляд устремился в самый дальний конец галереи, непреодолимо притягиваемый другой парой глаз; они напряженно смотрели прямо на нее, и она вздрогнула и покачнулась. От потрясения у нее закружилась голова: она снова смотрела в глаза Лотара – в глаза, какие были у Лотара, когда они впервые встретились, желтые, как топаз, яростные и яркие, под изогнутыми темными бровями, молодые глаза, незабываемые и не забытые. Но эти глаза смотрели не с лица Лотара, потому что Лотар сидел в зале напротив нее, согбенный, разбитый и седой. А это лицо было молодым, сильным и полным ненависти, и Сантэн узнала его, узнала непогрешимым чутьем матери. Она никогда не видела своего младшего сына – по ее настоянию его унесли еще влажного, только что из чрева, в миг появления на свет, и она тогда отвернулась, чтобы не видеть его сморщенное голенькое тельце. Но сейчас Сантэн узнала его, и самый центр ее существа, чрево, выносившее этого ребенка, заныло, так что ей пришлось с усилием стиснуть зубы, чтобы не закричать от боли.

– Миссис Кортни! Миссис Кортни! – звал судья, и в его голосе звучала тревога. Сантэн заставила себя повернуться к нему.

– Все хорошо, миссис Кортни? Вы в состоянии продолжать?

– Благодарю вас, милорд, я здорова.

Ее голос доносился словно издалека, и ей потребовалась вся сила воли, чтобы не смотреть на юношу на галерее, на своего сына Манфреда.

– Хорошо. Мистер Осмонд, можете продолжать.

Сантэн потребовались огромные усилия, чтобы сосредоточиться на вопросах. Осмонд снова расспрашивал о грабеже и о схватке в русле сухой реки.

– Значит, миссис Кортни, он и пальцем вас не трогал, пока вы не потянулись за дробовиком?

– Да. До тех пор он меня не касался.

– Вы уже рассказывали нам, что у вас в руке был дробовик и вы пытались его перезарядить.

– Верно.

– Вы бы использовали оружие, если бы вам удалось его перезарядить?

– Да.

– Скажите, миссис Кортни, вы бы стреляли на поражение?

– Возражаю, милорд! – Обвинитель гневно вскочил. – Вопрос гипотетический.

– Миссис Кортни, вы не обязаны отвечать на этот вопрос, если не хотите, – сказал судья Хоторн.

– Я отвечу, – отчетливо сказал Сантэн. – Да, я бы убила его.

– Как вы думаете, знал ли это заключенный?

– Милорд, возражаю. Свидетель не может этого знать.

Прежде чем судья смог принять решение, Сантэн четко сказала:

– Он знал меня, хорошо знал. Он знал, что я убью его, если у меня будет такая возможность.

Сдерживаемые переживания публики вырвались наружу, и прошло несколько минут, прежде чем была восстановлена тишина. Тем временем Сантэн снова взглянула на галерею. Ей потребовалось все самообладание, чтобы не сделать этого раньше.

Угловое сиденье было пусто. Манфред исчез. Его уход смутил ее. Осмонд опять задавал вопросы, и она повернулась к нему.

– Простите. Повторите, пожалуйста.

– Я спросил, миссис Кортни, напал ли заключенный на вас, когда вы стояли с оружием в руках, намереваясь убить его…

– Милорд, я возражаю. Свидетельница только защищала себя и свою собственность, – взвыл обвинитель.

– Перефразируйте вопрос, мистер Осмонд.

– Хорошо, милорд. Миссис Кортни, соответствовала ли сила, которую использовал заключенный против вас, необходимости разоружить вас?

– Простите. – Сантэн не могла сосредоточиться. Ей хотелось снова осмотреть галерею. – Я не понимаю вопроса.

– Использовал ли заключенный большую силу, чем требовалось, чтобы разоружить вас и помешать застрелить его?

– Нет. Он просто отобрал у меня дробовик.

– А потом вы укусили его в запястье. Когда вы впились зубами в его руку, нанеся повреждение, которое впоследствии привело к ампутации, ударил ли он вас? Нанес ли какую-нибудь другую рану в отместку?

– Нет.

– Боль, должно быть, была очень сильная. Но он не использовал против вас излишнюю силу?

– Нет. – Она покачала головой. – Он… – Сантэн пыталась подобрать слова, – он проявил странное сочувствие. Почти заботливость.

– Понятно. Прежде чем оставить вас, убедился ли заключенный в том, что у вас достаточно воды для выживания? Давал ли он вам советы относительно вашего благополучия?

– Он проверил, достаточно ли у меня воды, и посоветовал оставаться у разбитой машины, пока меня не отыщут.

– Миссис Кортни. – Осмонд явно не решался продолжать. – В прессе были рассуждения о том, что заключенный мог некоторым образом оскорбить вашу нравственность…

Сантэн яростно перебила:

– Это гнусное и абсолютно беспочвенное предположение!

– Благодарю вас, мадам. У меня остался всего один вопрос. Вы хорошо знаете заключенного. Вы сопровождали его, когда он охотился, чтобы добыть мясо для вас и вашего ребенка, после того как спас вас. Вы видели, как он стреляет?

– Да.

– Как, по-вашему, если бы заключенный хотел убить вас, полковника Малкомса или кого-нибудь из преследовавших его офицеров полиции, он мог бы это сделать?

– Лотар Деларей один из лучших стрелков, каких я знаю. У него было множество возможностей застрелить всех нас.

– У меня нет больше вопросов, милорд.

Судья Хоторн что-то долго писал в лежавшем перед ним блокноте, потом еще несколько секунд задумчиво постукивал ручкой по столу, прежде чем обратиться к обвинителю:

– Хотите подвергнуть свидетеля перекрестному допросу?

Обвинитель мрачно встал:

– У меня нет вопросов