рыдал в своих покоях и «враг рода человеческаго», озадачивая придворных стонами: «Как Джордж и Ники могли так со мной поступить?» – довольно нелепая фраза, как для мирового агрессора.

Хотя…

Обиду прусского короля и императора Германии Вильгельма II на кузена Георга V еще понять было можно – все-таки Англия обещала не вмешиваться в войну Германии с Россией, несмотря даже на союзнический долг перед последней. И вдруг – на тебе – открыто встала на ее сторону. А с кузеном Ники, далеким коварства, все было изначально ясно: Николай II открыто заявлял, что не допустит оккупации Сербии. И, в конце концов, это он сам, Вильгельм, не ответил на предложение русского императора «передать австро-сербский вопрос на Гаагскую конференцию».

Что ж теперь рыдать-то?

Впрочем, немного уже стоили монаршие слезы. Совсем отошли на задний план амбиции частных Наполеонов. Война стала безликой, и чья-либо личная мораль не стоила теперь ни ломаного гроша, ни стертого пфеннига. Должно быть, первым это понял престарелый Франц Иосиф, когда его посол при Святом престоле передал австрийскому императору ответ папы римского на просьбу о благословлении для его армии: «Я не могу благословить ни войну, ни тех, кто ее желал. Я благословляю мир… – с сакральным простодушием ответствовал Пий X и даже добавил: – Император должен быть счастлив, что я его не проклял».

Куда уж больший мировой авторитет – папа римский.

И что же?..

Пристыженные монархи бросились в объятия опомнившихся парламентариев? Придя в себя от патриотической одури, добровольцы отхлынули от мобилизационных пунктов, а наступающие войска, рассыпаясь в извинениях, попятились за пограничные столбы?

Ничуть не бывало. Все рвались только вперед. И, как ни странно, все искренне полагали, что с ними Бог.

Именно с ними. Ни с кем иным.

Петербург. Август 14-го

…«Велик Бог земли Русской!» – поднял голову Николай Александрович, обводя площадь влажным взглядом любящего отца.

То ли по команде капельмейстера, то ли уловив, что лучшего окончания и быть не может, оркестры, подстраиваясь друг под друга на ходу, точно «беря в ногу», грянули «Сильный и славный…», блеснули чищеной медью. Площадь взорвалась какофонией ора и заученных лозунгов, впрочем, смешавшихся в один крик, который и тот не мог выразить чувств распирающих грудь и сжимавших сердце: «Сильный и славный!» – кто в этом мог теперь усомниться?!

Неуверенно взмахнув рукой, император вдруг нашел самый верный ответ на столь яростное выражение верноподданнических чувств. Он опустился на колени, и тотчас же просела вся площадь, точно прибой, отхлынувший в каменной заводи. Рядом с государем безо всякой заминки зашуршала белыми юбками государыня.

И да! За это можно было немедленно положить самую жизнь.

За императорскую чету, стоящую на коленях в мольбе со всем своим народом, за их слезы, бывшие сейчас подлинным мироточением образа, воплощавшего в себе все, что было теперь Русью, все, что было в ней правого, честного и возвышенного. И даже вчера еще не принятая народом августейшая немка – чуждая, раздражающая, подозрительная – сейчас на коленях и со слезами на лице, скупом в выражениях, как рафаэлева икона, была теперь чуть ли не русская Богородица, все покрывающая материнским своим страданием…

Из первых уст

Вильгельм фон Сушон вспоминает

Известие об отвратительном преступлении в Сараеве поступило во время нашей стоянки в порту Хайфы. У меня не возникло сомнений, что убийство наследника австро-венгерского престола и его супруги повлечет за собой целый ряд политических осложнений и уж непременно затронет нашу оперативную зону.

…Полагаться на возможность возвращения в Гамбург по завершении крейсерской службы не следовало, напротив, требовались немедленные самостоятельные действия. Состояние же моего флагмана достигло печальной крайности, изношенные котлы не поднимали пары должным образом, и в действительности «Гебен» едва набирал двадцать – двадцать четыре узла, и то ненадолго. Следовало встать на ремонт, пока об этих плачевных обстоятельствах не прознали соперники.

…Адмираль-штаб предложил «Гебену» идти в балтийские воды, отправляя сюда на смену «Мольтке» из Первой разведывательной группы линейных крейсеров, но я в полном согласии с Аккерманом и Клитцингом счел такое промедление излишне опасным. Совместно с нашим атташе мы добились немедленной посылки в Пола бригады мастеров и рабочих «Блом унд Фосса». К 10 июля, когда мы прибыли в порт, ремонтники уже были готовы приступить к работе…

К 29 июля, когда поступило предупреждение из Берлина, развеявшее последние сомнения о близости военного столкновения с Францией и Англией, была завершена замена 4460 котельных трубок.

Я принял решение немедленно вывести линейный крейсер из дальней узости Адриатического моря, сдерживающей возможности маневра, отозвать из Скутари крейсер «Бреслау» и идти в Мессину, где предполагалась встреча с основными силами Гаусса.

Комментарий

Секретная морская конвенция в рамках договора о создании Тройственного союза предполагала, в частности, осуществление совместных боевых действий австрийского, итальянского и германского флотов против французских и российских флотов, а также воспрепятствование действию англичан в Средиземноморье. Общее руководство предполагалось возложить на командующего австрийским флотом, самым крупным в акватории на то время.

Кроме того, учитывалось, что Италия может соблюдать в соответствии с предварительным соглашением нейтралитет во франко-германском конфликте, так что действовать придется только австрийским и немецким военно-морским силам.

В начальный период войны пунктом сосредоточения сводной эскадры назначался порт Мессины с последующим выходом в западную часть Средиземного моря для предотвращения перевозки из Северной Африки во Францию крупных войсковых соединений.

30 тысяч хорошо подготовленных и экипированных, имеющих немалый боевой опыт солдат и офицеров колониальной армии могли существенно усложнить немецкую стратегическую операцию по разгрому Франции.

Кайзер Вильгельм предполагал, что «кузен Ники» будет долго колебаться и медлить с фактическим вступлением России в войну и германские войска успеют к тому времени взять Париж.

МИД России

Кабинетные разговоры. Июнь 1914 г.

– Рад вас снова видеть, господа, – такими словами встретил Алексей Иванович каперанга и ротмистра, вошедших сразу же друг за другом в кабинет статского советника. – И чаю выслушать новости из первых уст.

Причины для чаяний были вполне очевидны. Садовский побывал на Севастопольской и Керченской базах, а также на минно-испытательной станции близ Феодосии. Об этой инспекционной поездке в МИДе или, по крайней мере, на уровне А.И. Иванова знали.

Миссия Буровцева была засекречена донельзя, о том, что делал разведчик во время трехнедельного вояжа по Центральной и Западной Европе, знали всего-то трое или четверо в Генеральном штабе. Но в Министерстве иностранных дел фиксировалась и выдача паспорта, и посещение соответствующим господином посольств и консульств в десятке стран и городов.

– Прежде новостей позвольте передать вам поклон от племянника вашего, лейтенанта Иванова.

– Вадима? Вам случилось познакомиться? – искренне удивился