— Вы потеряете свои девственности, а затем расскажите об этом нам с Миной в баре, — говорит Пейдж, снова смеясь.

Кассия и Эмми подавили кашель и замялись. Знаете, движение, при котором вы скрещиваете и раздвигаете ноги снова и снова, как будто ваш мозг застрял на повторе. Они выглядят измученными.

Атлас заканчивает песню, и несколько человек аплодируют.

Мне тоже стоит аплодировать, да?

Опять же, возможно, мне просто стоит выглядеть слишком занятой, чтобы меня это волновало.

Это круто, правда?

Внезапно я становлюсь бесцельным волчком, каждое решение важнее предыдущего. Он может смотреть на меня, а я не хочу, чтобы он думал, что мне не нравится его музыка. Но почему это имеет значение? Я подымаю руки, чтобы поаплодировать, но девчонки смотрят на меня искоса, когда я понимаю, что он уже начал другую песню.

Чёрт.

— Да! — говорит Мина, хлопая в ладоши, как будто не видя моего внутреннего срыва. — Это, друзья мои, звук облегчения, который вы почувствуете, когда избавитесь от вишенок.

— Нет, спасибо, — говорит Кассия, отпивая ещё воды и широко раскрыв глаза.

— Последнее, чего я хочу — это секс на одну ночь в память о том дне, когда я потеряла девственность.

— Да, мне это тоже не кажется хорошей идеей, — отвечает Зои.

— Я серьезно, — говорит Мина. — Этот ретрит — прекрасная возможность для всех вас, но особенно для тебя, — говорит она, указывая пальцем на Эмми. Лицо Эмми ярко-красное, а её взгляд так сильно сузился, что кажется, будто она собирается взорваться. — Перестань смотреть на меня так, будто ты не понимаешь, кого я имею в виду. Парень, который починил свет на твоем крыльце.

— Дверь домика, — стонет Эмми.

— Дверь, свет, раковина, кого это волнует? — Мина смеется. — Какая разница.

— Я уверена, что он сможет починить и сантехнику тоже, — фыркает Пейдж.

Я игриво закатываю глаза, хватаю бокал Пейдж и отодвигаю его от неё.

— Я хочу сказать, что этот парень горячий, и он тебе нравится. Он здесь, и ты тоже. Ты никогда его больше не увидишь, так что подумай.

Эти слова адресованы Эмми, но я применяю их к себе, когда смотрю на Атласа, играющую другую песню. Он смотрит вниз, его бицепсы напрягаются при каждой ноте, а его обтягивающая белая футболка мало что оставляет воображению.

Почему я смотрю?

Неважно, как он выглядит. Меня он интересует только из-за его ранчо. Я должна пойти и сказать ему. У меня больше никогда не будет такой возможности, во всяком случае, в Нью-Йорке. Конечно, у нас есть множество ферм, но ни одной подобной такой, как на западе под такими каскадами гор. Я тоже могу воспользоваться моментом.

— Я вернусь через секунду, — молвлю я, вставая из-за стола. Я бросаю салфетку и иду к бару, заказываю ещё напиток и слушаю игру Атласа. Теперь он заметил меня… даже больше, чем заметил. Его глаза направлены на меня, как фары во время метели, устойчивые и сосредоточенные, согревающие меня изнутри. В душе я интроверт, и даже приехать сюда — это словно тридцать тысяч шагов за пределами моей зоны комфорта.

Я выпиваю второй бокал вина за ночь, а Атлас приближается ко мне.

Чёрт. Мне следовало порепетировать, что я собираюсь сказать.

— Если бы я не знал лучше, — говорит он позади меня, его теплое дыхание касается моей шеи, — я бы сказал, что ты пытаешься привлечь моё внимание. — Он хватает бутылку с длинным горлышком, стоящую передо мной, и садится на табуретку слева от меня.

Мы с Джимми смотрим друг на друга, как будто он подбадривает меня или что-то в этом роде, но сейчас я не могу этого понять. Я слишком взволнованна.

— Я думала над тем, что ты сказал, — отвечаю я, моё сердце колотится. — О ранчо. Если ты примешь меня, думаю, я заеду завтра.

Его лицо озаряется:

— Конечно, приезжай. Только надень что-нибудь, что можно испачкать.

Я пишу любовные романы, поэтому, конечно же, эта строчка звучит чертовски извращенно.

Я киваю и протягиваю руку, чтобы пожать его. Если я в чём-то и виновата, так это в этом. Этот момент, когда я с нетерпением жду, когда его большая, теплая, мозолистая рука поглотит мою.

Я встаю с табурета и возвращаюсь к столу:

— Тогда увидимся утром.

Он кивает, и меня охватывает пронзительное волнение. Волнение, которое я не знаю, куда перенести.

Когда я возвращаюсь к столу, там с девочками сидит шериф. Видимо, я пропустила что-то очень интересное.

— Значит, ты местная, — говорит Пейдж женщине в синем, чьи глаза сверкают серовато-зелёным, напоминающим мне мои собственные. — Не могла бы ты помочь мне найти место, где я могла бы разбить лагерь? Я провожу исследование для будущей книги, и мне просто нужен небольшой участок земли, где могу поставить палатку. Мне нравится по-настоящему испытывать то, что испытали бы мои персонажи.

Ладно, значит, я не единственная, кто посещает ранчо ради исследований. Я должна расслабься немного, возможно, это как раз то, что мне нужно. Посещение настоящего действующего ранчо. Место, где можно погрузиться ногами в грязь и сесть в седло. Место, где можно заарканить ковбоя.

Глава пять

Атлас

— Мне все равно, куда, чёрт возьми, ты пойдешь сегодня, но ты не должен быть здесь, — говорю я Денни, который всё ещё слоняется вокруг сарая, как будто ему не найти лучшего места. Этот мужчина действует мне на нервы.

— Ладно, — говорит он, приподнимая чашку с кофе и наблюдая, как я работаю. — Я заслужил это. Но что сделано, то сделано. Ко мне сегодня придет пара, чтобы посмотреть на это место. Я хочу быть здесь, чтобы…

— Ты кусок дерьма, ты знаешь это? — я поднимаю седло и накидываю его на Бисквита. Это двенадцатилетний конь, один из последних, купленных отцом на аукционе. — Я уверен, что ты также собираешься продать всех животных? Или они заслужили твоё милосердие?

— Я думаю, что продам их вместе с ранчо, если только ты не сможешь позволить себе