Клубы пара снова развеиваются: можно различить маленькую комнату – раздевальню, судя по множеству развешенных по выбеленным стенам туник и плащей, – и несколько более или менее раздетых юношеских тел, одно из которых лежит на животе на кушетке без малейших признаков одежды, и по нему жадно пробегают смуглые руки, которые, скользя, массируют ему мышцы. Слышны взрывы смеха: подростки шутят после душа. Шипение пара из кипящих котлов постепенно стихает. Входной занавес отодвигается, и смех смолкает. Высокий сухопарый человек с блестящей лысиной и аккуратно подстриженной бородой приветствует подростков, которые поспешно отвечают ему. Мужчина говорит; подростки слушают его слова, стараясь не отрываться от своих занятий: они продолжают раздеваться или одеваться, растирают длинными полотенцами свои красиво вылепленные тела или натирают маслянистыми мазями волны мускулов.

Мужчина главным образом обращается к двум юношам: один из них длинноволос и румян, он нагнулся к полу, завязывая сандалии; другой – обнаженный эфеб, которому массируют мышцы, лицо его – теперь оно видно и нам – совершенно прекрасно.

Комната, как тело, источает жар. Вновь вихрь тумана змеится перед нашими глазами, и картина исчезает.

– Я спросил их о Трамахе, – пояснил Диагор. – Сначала они не совсем понимали, чего я от них хочу, но оба признали, что друг их изменился, хоть и не знали, по какой причине. Тогда Лисил, другой ученик, который случайно оказался рядом, сообщил мне невероятную подробность: в последние месяцы Трамах тайно посещал одну гетеру в Пирсе, по имени Ясинтра. «Может, это из-за нее он изменился, учитель», – насмешливо добавил он. Анфис с Эвнием тоже нехотя подтвердили существование этой связи. Я был поражен и в какой-то степени огорчен, но в то же время испытал большое облегчение: принимая во внимание благородное воспитание, полученное Трамахом, меня, несомненно, тревожило, что мой ученик скрыл от меня свои постыдные визиты к портовой шлюхе, но если проблема сводилась только к этому, подумал я, бояться нечего. Я решил снова поговорить с ним в более благоприятной обстановке и логическими доводами объяснить ему, что дух его заблуждался…

Диагор умолк. Гераклес Понтор зажег еще одну настенную лампу, и тени голов умножились: конусообразные двойники головы Гераклеса двигались на глиняной стене, а шары Диагора задумчиво застыли, искаженные асимметрией белых волос, разбросанных на затылке, и ровно подстриженной бородой. Голос Диагор, казалось, неожиданно осип, когда он продолжил свой рассказ:

– Но затем… в ту самую ночь, на рассвете, солдаты приграничной стражи постучались ко мне в дверь… Какой-то пастух нашел его тело в лесу, у Ликабетта, и сообщил патрулю… Его опознали, а так как в его доме нет мужчин, кому можно было бы сообщить эту новость, а его дяди Дамина нет в Городе, позвали меня…

Он снова умолк. Была слышна далекая гроза и тихий звук от обезглавливания еще одной смоквы. Лицо Диагора исказилось, будто каждое слово требовало от него необычайных усилий. Он сказал:

– Как это ни странно, я чувствовал себя виноватым… Если бы в тот вечер я смог завоевать его доверие, если бы добился, чтобы он сказал, что с ним происходило… может быть, он не пошел бы на охоту… и все еще был бы жив. – Он поднял глаза к своему толстому собеседнику, слушавшему его, так мирно умостившись на стуле, будто он вот-вот собирался заснуть. – Должен признаться, я провел два ужасных дня в мыслях о том, что Трамах отправился на свою жуткую охоту, чтобы бежать от меня и моей неуклюжести… Так что сегодня вечером я принял решение: я хочу знать, что с ним происходило, что так страшило его и мог ли я каким-то образом помочь ему… За этим я и пришел к тебе. В Афинах говорят, что для того, чтобы узнать будущее, нужно идти к Дельфийскому оракулу, а чтобы узнать прошлое, достаточно нанять Разгадывателя загадок…

– Глупости! – воскликнул вдруг Гераклес.

Его неожиданная реакция чуть не испугала Диагора: Гераклес вскочил, увлекая за собой все тени от своей головы, и заходил взад и вперед по влажной и холодной комнате, поглаживая толстыми пальцами одну из маслянистых смокв, которую он только что взял из вазы. Он продолжил так же возбужденно:

– Я не разгадываю прошлого, которого не могу увидеть: мне нужен какой-нибудь текст, предмет, лицо – что-то, что я могу увидеть, а ты говоришь мне о воспоминаниях, впечатлениях… твоих умозаключениях! Как я могу руководствоваться ими?… Ты говоришь, что в течение месяца твой ученик казался взволнованным, но что значит это слово?… – Он резко вскинул руку. – За минуту до твоего появления в этой комнате меня тоже можно было назвать взволнованным созерцанием щели в стене!.. Потом говоришь, что в его глазах ты видел ужас… Ужас!.. А я спрашиваю тебя: что, ужас был написан в его зрачках ионическими буквами? Или страх – это слово, начертанное на нашем лбу? Или он нарисован, как щель на стене? Тысячи чувств могут вызвать взгляд, который ты приписал только ужасу!..

Диагор, несколько смутясь, возразил:

– Я знаю, что видел. Трамах был напуган.

– Ты знаешь, что, как ты думаешь, ты видел, – уточнил Гераклес. – Знать истину – означает знать, насколько мы можем познать ее.

– Подобного мнения был Сократ, учитель Платона, – признал Диагор. – Он говорил, что знает лишь, что ничего не знает, и, в общем, все мы согласны с такой точкой зрения. Но у нашего мозга тоже есть глаза, и ими мы можем видеть то, чего плотские глаза не видят…

– Вот как? – усомнился Гераклес. – Тогда скажи мне, что ты здесь видишь?

Он быстро поднял руку и поднес ее к лицу Диагора: из его толстых пальцев выдавалась какая-то зеленая маслянистая головка.

– Смокву, – сказал Диагор, помолчав от удивления.

– Самую обыкновенную смокву?

– Да. Кажется, она цела. Цвет обычен. Это самая обыкновенная смоква.

– Вот! Вот в чем разница между нами! – победно провозгласил Гераклес. – Глядя на ту же смокву, я скажу, что она кажется самой обыкновенной смоквой. Возможно, я даже скажу, что весьма вероятно, что это самая обыкновенная смоква, но дальше я не пойду. Если я хочу узнать побольше, мне придется раскрыть ее… как я и сделал с этой смоквой, пока ты говорил…

Он осторожно разделил две половинки смоквы, которые держал сжатыми: одним извилистым движением многочисленные крохотные головки гневно взметнулись в середине плода, извиваясь и слегка шипя. Диагор брезгливо скривился. Гераклес добавил:

– А когда я раскрываю се… я гораздо меньше, чем ты удивлен, если открывшаяся истина отличается от ожидаемой!

Он снова соединил половинки смоквы и положил се на стол. И тут Разгадыватель продолжил уже гораздо более спокойным тоном, которым он начал беседу:

– Я лично выбираю их в лавке одного метека на Агоре: он человек хороший и, поверь мне, почти никогда не обманывает меня, потому что знает, что по части смокв я дока. Но иногда природа играет с нами злые шутки…

Диагор вновь покраснел. Он воскликнул:

– Ты принимаешь предложенную работу или будешь и дальше разглагольствовать о смоквах?