Я вышла на улицу. Леха и Борис уже ждали меня и тут же накинулись с вопросами:

— Где ты была?

Я молча ткнула пальцем в массажный кабинет. Боссы поняли это не совсем правильно:

— Ну, нашла время развлекаться. Пошли, Вань Сань нас уже ждет.

Вань Сань — тот самый упитанный китаец, сменивший на переговорах проштрафившегося англосакса Стивена, — действительно ждал нас в лобби отеля. Он был не один, а в компании коллег, едва достававших ему до плеча и с восхищением заглядывавших ему в рот, когда он изрекал очередную мысль. Наверное, мелкие коллеги занимали менее значительные должности.

Китайцы желали «неформальных переговоров». Одного мелкого тут же заслали в «Севен-илевен» за закуской, из сумок достали бутылки с водкой (какой русский не провезет через границу законно положенные градусы!), и «переговоры» начались.

Мелкие коллеги Вань Саня на плохом английском сообщили нам, что тот — не дурак выпить, но никогда в жизни не пил с русскими. Ясно было, что китайский товарищ пришел сюда не «переговариваться», а соревноваться… Мне сразу стало жалко недоумка Вань Саня, потому что всерьез надеяться перепить таких видных борцов с «зеленым змием», как Леха и Борис, мог только человек либо никогда в жизни не пивший с русскими, либо страдающий серьезным психическим расстройством.

Через полтора часа Вань Сань был почти мертв. Он еще дышал, но не реагировал, на слова (даже произнесенные на родном языке, не говоря уж об английском и идиоматических русских выражениях). Мелкие пили соответственно поменьше, но тоже были «в зюзю». Леха и Борис держались молодцом. Водка кончилась, Леша в очередной раз сгонял в «Севен-илевен» и вернулся с двумя бутылками коньяка.

Мелкие ужаснулись, Вань Сань что-то промычал, Борис открыл коньяк, Леха начал рассказывать неприличные анекдоты — и я поняла, что пора уходить.

Вдруг «вспомнив», что мне срочно нужно к себе в номер, я откланялась. Мелкие покивали мне головами, как… китайские болванчики, Вань Сань не понял, что происходит, Леха вызвался проводить меня до номера, я вежливо отказалась. Леха настаивал, но выпитое давало о себе знать, и он направился в туалет.

Уф, кажется, пронесло. Я быстро рванула к лестнице — лифта ждать не хотелось, вдруг, «оправившись», Леша вспомнил бы о своем намерении проводить меня. По лестнице я спустилась на второй этаж и быстро вставила ключ в замок своего номера. Ключ не поворачивался, а вот дверь бесшумно распахнулась. Сначала я не придала большого значения этому факту, решив, что просто в данный момент в моем номере убирает горничная. Я почти угадала. Горничная в моем номере была, но она не убирала. Девушка лежала на полу, причем шея у нее была вывернута таким образом, что я, ранее видевшая насильственную смерть исключительно по телевизору, как-то сразу поняла, что она мертва. Убрать она не успела, более того, мой номер выглядел так, что в голове сами собой всплыли строчки из старого, еще советских времен, мультика: «Был на квартиру налет? К нам приходил бегемот? Может быть, был ураган? Или взорвался вулкан?»

Вообще по жизни я паникерша, но дергаюсь исключительно по мелочам, на которые нормальные люди просто не обращают внимания. Когда же ситуация начинает складываться по-настоящему плохо для меня, включаются защитные механизмы и я не в состоянии оценить степень реальной опасности. С таким подходом я давно уже должна была вляпаться в большие неприятности, но, как ни странно, именно это недопонимание и помогает мне выкручиваться. Не осознавая степень риска, я делаю такие вещи, на которые никогда бы не решилась, кабы соображала, чем это может кончиться.

Мое живое воображение тут же нарисовало картину, как я сейчас спущусь вниз, сообщу портье, что в моем номере труп, и что после этого начнется. Я уже почти была готова так и поступить, но вместо этого зачем-то достала из тумбочки свой кошелек. Несмотря на то, что в номере явно что-то искали, кошелек с деньгами никого не прельстил, из чего напрашивался вывод, что искали нечто подороже сорока долларов. И тут я вспомнила про бархатный мешочек, лежащий в кармане. Вы не поверите, но я так и не удосужилась в него заглянуть — просто было некогда. Трясущимися руками я развязала шнурок и вытряхнула содержимое на ладонь.

Это был бриллиант. Камни такого размера я видела только в Алмазном фонде. Он был слегка желтоватый, нетипичной для бриллианта огранки — кабошон. Вряд ли этот камень когда-либо использовался в ювелирном изделии, разве что в короне или ожерелье для восточного владыки. Да, это называется — попала! У меня не осталось ни малейшего сомнения, что в моем номере искали бриллиант, а горничная просто оказалась в ненужное время в ненужном месте. Мысль идти вниз и радовать портье сообщением о трупе уже не казалась мне такой умной. Приедет полиция и меня начнут допрашивать, я не смогу толком объяснить, откуда у меня взялся камень. В историю с девушкой и перестрелкой никто не поверит (хотя в перестрелку поверят — об ограблении банка уже сообщили во всех выпусках новостей, преступникам удалось уйти, — а вот в то, что человек, находясь в здравом уме, добровольно отдаст такую драгоценность незнакомцу — в это вряд ли). Если я начну рассказывать о происшествии на пике Виктория, то мне, пожалуй, поверят еще меньше. Местного законодательства я не знаю, но перспектива оказаться в тюремной камере «до выяснения обстоятельств дела» совсем не привлекает. Минут пять я тупо смотрела на камень, а потом зачем-то подошла к дверям и заперла их изнутри. О, моя интуиция, сколько раз я должна благодарить Бога и природу за то, что обладаю ею в полной мере. Я еще не успела отойти, как некто, стоящий за дверью, стал аккуратно вставлять в замочную скважину ключ или отмычку. От страха кровь застучала в висках так сильно, что тот, за дверью, должен был это услышать, если не глухой.

Выход, мне срочно нужно выйти отсюда! Я бросилась к окну и распахнула его. Семья напротив ужинала, как всегда, не обращая внимания на гостиничные окна. Как хорошо, что они живут здесь уже давно и не интересуются делами постояльцев. Я выглянула наружу: прямо под моим окном проходили канализационные трубы. Если свесить ноги, то от моего подоконника до труб было около полутора метров, но нужно было спуститься, не привлекая внимания, а стало быть, не производя большого шума. Главное, когда плюхнешься на трубы — удержать равновесие и не свалиться.

Высоты я боюсь с детства, мне становится страшно, когда я всего лишь стою на табуретке, а тут предстояло вылезти из окна. Но есть страх и страх: тот, за дверью, понял, что в номере кто-то есть, но попыток проникнуть сюда не оставил. Мне как-то не очень хотелось улечься рядом с горничной (а сомнений в том, чем закончится моя встреча с типом, стоящим за дверью, у меня не возникало), поэтому я быстро забралась на подоконник, повернулась к белому свету своей пятой точкой и аккуратно стала сползать вниз. Ловкостью я не отличалась никогда, и «четверку» по физкультуре мне ставили, чтобы не портить показатели — по всем остальным предметам у меня было твердое «пять». Может быть, в обычной жизни такая задача и оказалась бы для меня непосильной, но, подбадриваемая шуршанием за дверью, я решительно вытянула ноги и попыталась смягчить приземление, максимально долго зависнув на руках. Тут же возникли совершенно ненужные в данный момент времени мысли, что следовало бы все же больше внимания уделять физической подготовке, потому как никогда не знаешь, что в жизни пригодится. В тот момент, когда мне показалось, что сейчас я просто свалюсь, как куль, ноги мои почувствовали опору. Слава богу, труба! Эх, как бы мне хотелось сейчас легкой небрежной походкой пройти по этой злосчастной трубе, как любимая героиня моего детства — девочка Суок, но… В данный момент внимание толпы (пусть даже и восхищенной моими талантами) было бы явно лишним. Поэтому я опустилась на четвереньки, пожалев о том, что не догадалась надеть джинсы (на «переговоры» я имела глупость отправиться в короткой юбке, что очень сильно мне сейчас мешало). Колготки, по-моему, порвались почти сразу, но я даже не успела огорчиться, а постаралась как можно быстрее отползти по трубе от своего окна. По счастью, было уже довольно поздно, в соседнем доме окна были темными, да и в гостинице свет горел всего в двух номерах, одним из которых был мой.