Конец нашей истории.

Я взял свое влечение к ней – влечение, которого никогда не чувствовал ни к одной девушке, – и положил на полку рядом с мечтой стать логопедом.

В воскресенье вечером я разогрел замороженный ужин в старой микроволновке моего нового дома. После этого взял гитару и тихо заиграл Guns N’Roses «Sweet Child O’Mine», чтобы соседи не услышали. Я пел о глазах, похожих на голубое небо, принадлежащих девушке, что источала тепло и безопасность.

Она резидент.

Я убрал гитару.

Позже я лежал в своей кровати, слушая, как сверчки распеваются с приближением лета, и читал свою потрепанную копию «Бойцовского клуба». Мои пальцы переворачивали страницы, которые я видел уже сто раз, и тусклый свет заставлял шрамы на костяшках поблескивать на фоне загорелой кожи. Шрамы остались от бесчисленных боев в течение бесконечных школьных дней. Дней, когда саундтреком моей жизни были издевательские голоса и грохот металлического забора во дворе, где меня всегда загоняли в угол.

Я старательно прятал свое разбитое лицо от Дорис, когда приходил домой, но она всегда об этом узнавала.

– Что случилось на этот раз?

– Н-н-ничего…

– Выкладывай, дубина здоровая!

И я стал здоровым. Большим. Сильным. Начал качаться и побеждать в каждой драке. К выпускному классу никто не смел со мной связываться. Включая Дорис. Я съехал из ее дома в ту же минуту, как мне исполнилось восемнадцать, и ни разу не оглянулся.

Шрамы на моих костяшках были орденами, которые я заслужил, равно как и прекращение насмешек. Но он все еще жил у меня в голове – ядовитый голос той, кто должен был присматривать за мной, а вместо этого мучил меня.

«Сам за собой следи. Не высовывайся. Делай свою работу».

Тея Хьюз, подумал я с болью в груди, так и останется просто частью моей работы. Я смогу присматривать и за ней.

* * *

Я появился в санатории в 6:45 утра.

– Рада, что ты в команде, – сказала Джулс, подмигивая мне. – Очень рада.

– А где комната отдыха? – спросил я.

Она со вздохом закатила глаза.

– С тобой не повеселишься. Там, вторая дверь слева.

Комната отдыха сотрудников представляла собой несколько запирающихся шкафчиков, раскладной столик и мужские и женские уборные. Белая униформа, состоящая из брюк и рубашки с коротким рукавом, ждала меня в открытом шкафчике вместе с моим бейджиком.

Только я застегнул рубашку, в комнату отдыха вошел жилистый парень лет тридцати, с шапкой каштановых волос и дружелюбными темными глазами.

– Слишком рано для этого дерьма, да? – Смеясь, он протянул мне руку. – Хоакин Рейес. Ты, должно быть, новенький.

– Джим Уилан, – представился я, пожимая ему руку.

– Рад знакомству, Джим. Алонзо приедет через несколько часов. Пойдем проведу тебе экскурсию. Где что находится, где что хранится.

– Отличный план.

Хоакин водил меня по зданию, шутил и флиртовал с медсестрами, которые попадались нам на пути. Я был готов за любым углом встретить Тею Хьюз, но не увидел ее.

Пока Хоакин носился по санаторию, как будто здесь и родился, я мысленно составлял карту: комнаты резидентов и медсестер на верхнем этаже.

Лечебные кабинеты и помещение с лекарствами на втором.

Комната отдыха персонала, кладовая, кафетерий и комната отдыха резидентов на первом.

«Голубой хребет» был намного больше, чем мне показалось снаружи. Пристройки для резидентов отличались более свежей краской и решетками на окнах. Как и решетка вокруг поста медсестер, и еще одна, отрезающая палаты резидентов от нижних этажей.

– Воспринимай их как ограждения для детей, – сказал Хоакин. – Большинство резидентов ничего не помнят и могут забрести прямиком на улицу, если не побережемся.

– У них амнезия? – спросил я, мысленно устремляясь к Тее.

– У кого-то легче, у кого-то хуже, – пояснил Хоакин, спускаясь по лестнице. – Но Алонзо меня порвет, если скажу больше. Он отвечает за обучение новых сотрудников, объясняет, как разговаривать с резидентами, чтобы их не испугать.

– Да, он говорил, – отозвался я, вспоминая панику Теи, когда не смог ответить на ее вопрос, сколько прошло времени.

Мы прибыли на первый этаж, где Хоакин отпер дверь в уборную.

– Раз в месяц появляется директор заведения. И все мы должны быть паиньками. Приходят врачи. – Он выкатил швабру и ведро. – Из Роанока приезжают нейропсихологи для обхода. Всякие специалисты. Некоторые из них приличные, но большинство на санитаров даже не смотрят. Если есть сомнения, просто держись от них подальше.

Я кивнул.

Хоакин вложил ручку швабры мне в ладонь.

– А ты не болтун, да? Но телефон-то есть? Если нет, у нас тут где-то валяются старые пейджеры.

– У меня есть телефон.

– Забьем тебе все номера. Никогда не выключай телефон. У нас всегда не хватает рук. Постоянно что-то случается. Смены могут быть изнурительными. Поздними. Ночными.

– Я на дневной.

Хоакин ухмыльнулся.

– Технически да. В итоге тебе придется брать по крайней мере несколько ночных смен, новичок. Обед сорок пять минут, если тебя не вызывают к резиденту, а, как я уже сказал, нам не хватает рук. Пятнадцатиминутный перерыв каждые четыре часа. Ты куришь?

– Нет.

– Посмотрим, как долго продержишься. Санитары в других учреждениях не занимаются уборкой, но здесь дело обстоит иначе. Мы люди многофункциональные. – Он толкнул мне швабру и ведро. – Вымой кафетерий, сейчас же. Потом приберешься в комнате отдыха и поможешь контролировать ЗСВ.

– ЗСВ?

– Занятия на свежем воздухе. Медицинское название обычных прогулок. Те резиденты, кто в состоянии, гуляют по окрестностям. Обычно каждого сопровождает медсестра, но с ними у нас тоже дефицит. Так что либо санитар помогает, либо все отменяется.

– То есть никто не выходит?

– Не нагнетай. Обычно выходят. А иной раз это просто невозможно. – Он посмотрел на меня. – Ты, наверное, пересмотрел «Пролетая над гнездом кукушки». Это хорошее место. Со всеми обращаются хорошо. Финансирование не ахти какое, но лучше, чем в больнице. Или в психушке. Понял?

– Понял.

Хоакин прищурился.

– Сколько тебе лет?

– Двадцать четыре.

– Семья есть?

– Нет.

Он наклонился.

– Ладно, слушай. В этой работе можно застрять. Знаю, сам тебе сказал, что проблем много, так и есть. Главным образом потому, что порядочных сотрудников, которые не лажают, не так-то просто сохранить. Но те, кто остаются, как я и Алонзо, мы склонны застревать. Я приехал сюда на летнюю подработку. Это было восемь лет назад. Так вот, не застревай на этой горе.