class="p1">– Аня пообещала, что доедет со мной обратно.

– Я ей не верю.

– Но она пообещала.

– Нет, я точно знаю, что она бросит тебя у магазина! Но когда она так сделает, не смей мне звонить, я за тобой в такую даль не поеду! Это твои проблемы, – рявкнул папа.

– Хорошо, я уже взрослая и сама все решу.

– Как же я устал, – отец тяжело поднялся со стула и пошел спать на диван.

На следующий день я съездила с Аней в магазин, купила куртку, потратив на нее все сто евро, и мы вдвоем успешно доехали до вокзала, причем по дороге она не убила меня, только шутила, что сейчас из-за угла выйдет ее семья и отберет мои оставшиеся центы.

Дома я показала куртку папе. Он ее не оценил, только сказал:

– Ты должна быть рада, что у твоего отца есть хоть копеечка, чтобы ты могла покупать себе одежду.

Потом он ушел наверх считать свои монетки.

Естественные нужды

Вопреки моим надеждам, появления интернета вовсе не означало, что я смогу спокойно разговаривать по телефону со всеми своими друзьями и мамой. Уже после первых моих попыток папа очень устал, потому что он ненавидит использование современных технологий в доме, не хочет, чтобы я общалась с кем-то, и еще множество странных причин. Поэтому я снова говорила там, где и до появления интернета – на вокзале, в ожидании электрички, подключившись к вай-фаю местного кафе.

Но в тот день Ани не было на занятиях, и она написала мне, что позвонит вечером, чтобы я объяснила новую тему. Вспомнив последние разговоры с друзьями, во время которых папа врывался в мою комнату и начинал кричать, так что стекла в окнах дрожали, я решила заранее попросить его не устраивать этот цирк хотя бы во время разговора с Аней. Хватит мне и стыда из-за его скандалов в автобусе.

После обеда мы, как всегда, вышли на прогулку и двинулись за поселок.

– Пап, сегодня утром мне позвонила Аня…

– Как это? – почему-то опешил отец.

– Ну, на мобильный в электричке, – разъяснила я, решив, что он не понял мой французский.

– Но ведь у тебя закончились деньги на счету, и ты пополнила его только после обеда, – еще сильнее выпучил глаза папа.

– И что?

– Как она могла тебе позвонить, если у тебя нет денег на счету?

Я кашлянула, чтобы подавить тяжелый вздох.

– Вообще-то это я не могу звонить, но принимать входящие вызовы могу.

– Правда?

Я кивнула.

– Вот это да, а я и не знал, – покачал головой отец.

– Так вот, ее сегодня не было на учебе…

– Это еще почему? – опять перебил отец.

– Кто-то в ее семье заболел, ей нужно было о нем позаботиться.

– Это тупая причина, – отрубил папа. – Я таких причин не понимаю. Подумать только, кто-то заболел, и она осталась дома из-за этого.

– Короче, мне нужно с ней созвониться вечером, – выпалила я главное.

– Так а что вы будете друг другу рассказывать? – искренне удивился он.

Действительно, о чем, а главное, зачем, можно разговаривать с людьми.

– Ну, я объясню ей грамматику, которую мы проходили.

– Хорошо, но не смейте говорить два часа!

Интересно, когда я так делала?!

– Мы поговорим десять минут.

– Правильно, – обрадовался папа. – Лучше, конечно, пять. А лучше бы вы вообще не говорили.

Я решила никак это не комментировать.

– Видишь, я специально тебя предупредила, чтобы у тебя не было стресса.

Отец остановился посреди дороги.

– Что ты несешь? У меня нет никакого стресса.

– Но ты же кричишь на весь дом, когда я говорю по телефону, значит, у тебя стресс, – я специально ввернула это, чтобы заставить его застыдиться и потерпеть эти десять минут без скандалов.

– В голове у тебя опилки, а у меня нет никакого стресса! – рыкнул папа и поскорее пошел дальше по дороге.

Мы остановились на парковке за поселком.

– Я иду пи́сать, – радостно сказал папа.

Вы, наверное, хотите знать, зачем он об этом сообщил. Дело в том, что у отца этот процесс очень сложный. Он никогда не справляет малую нужду в туалете, как нормальные люди. В общественных туалетах он боится подхватить какую-то заразу, а дома таким образом экономит на счетах за воду – в смысле, не нужно пользоваться сливным бачком. Кроме того, мой папа имеет явную склонность к социопатии, но в отличие от других таких людей, эта проблема у него проявляется не в воровстве, побоях или поджогах, а в писании в неположенных местах. Он получает от этого несравнимое ни с чем удовольствие. Есть у него еще одно проявление социопатии, но об этом позже.

Папа пошел к краю парковки, а я только сейчас заметила, что на обочине стоит машина. Я подошла чуть ближе и обнаружила, что внутри полно людей, которые смотрят на нас через стекло.

Я подбежала к папе. Он уже расстегнул штаны.

– Пап, подожди, не писай, там в машине люди.

– И что? Чего это тебя люди пугают? – папа продолжал копошиться в штанах.

– Меня никто не пугает, просто это неэтично – писать при людях, – ну это же правда, тем более, во Франции я никогда не видела писающих на улице при всех мужчин.

– Да мне пофиг, я писаю где хочу! Если я хочу, мне все равно! Твои с матерью штучки про воспитанность! – кричал он, но штаны все же застегнул.

– Все манеры моей матери, – сказала я фразу, которую слышала от отца пять раз в день.

– Вот именно. Пошли, если я не пописал, я не я.

С парковки мы свернули на дорогу, ведущую в лес. Пара метров – и мы уперлись в чей-то дом.

Папа подошел к забору, стал прямо напротив окон, ничем, к слову, не занавешенных, и сделал то, чего так хотел, ни на секунду не волнуясь о том, что его могут увидеть жители, и что он описал чужой забор.

Всю обратную дорогу папа говорил о том, что я такая странная со своими хорошими манерами и воспитанностью.

Дома я таки позвонила Ане, но была так взволнована и так подскакивала от каждого звука от папы, что проговорила всего три минуты.

Позже я спустилась вниз и напомнила отцу про его обещание, а именно – сварить мне манную кашу на ужин.

– Сейчас я помою голову, а после этого ты мне сваришь, да?

– Я так устал, я не уверен, хватит ли у меня сил, – ответил папа.

Помывшись, я намекнула папе, что очень проголодалась. Папа долго оттягивал момент варки, но у него не вышло, и он встал и