Может, это от того, что было время, когда я три раза в неделю приходил в ночной клуб — по делам. И примерно час сидел там в зале, ожидая одного человека.

В отдельной части этого клуба, куда не долетал грохот катящихся пластмассовых яиц с тремя дырками и треск яиц мелких, бильярдных, шло стриптиз-шоу. Барышни, будто медведи в зоопарке, слонялись по очереди в загончике ниже столиков. По очереди забирались на шест и висели там, словно обезьяны.

Одна из них была длинной-длинной.

Как жираф из того же зоопарка.

Она опровергала собой утверждение, что красивых ног не бывает много.

Когда я её увидел в первый раз, то случайно упал в стоящее рядом массажное кресло, которое сразу затряслось, задёргалось и начало само меня массировать. Кресло думало, что я его выбрал по любви, и старалось вовсю вилять хвостом, как ничейная собака в приюте.

Она заметила это и, проходя мимо меня, бросила:

— Красивых ног не бывает много, не правда ли?

Ноги были такие длинные-длинные, практически длиной в две комнаты. Будто жена художника Микеланджело. Но никакой радости это во мне не вызывало, а только очень странное сравнение — похожа она была на какую-то членистую и суставную машину из „Звёздных войн“, малоподвижную, с крохотной головой-башенкой наверху.

Внутри кресла, под моей спиной что-то каталось и постукивало меня по хребтине. Это напоминало землетрясение, были утеряно доверие к свойствам поверхности.

А вокруг стоял шум, гам, девушка с длинными ногами уходила на перерыв, и её ноги струились по выставочным залам, как два мультипликационных удава.

Я закрыл глаза, хотел было заткнуть уши, но руки оказались прижаты специальными ремнями этого самого кресла. Ноги мои подёргивались и, наверное, удлинялись. Всё это напоминало приключенческие фильмы, где любовника-агента с правом на убийство то и дело забывают в центрифуге.

Но это было в первый раз, а потом я бывал там часто — и кресло сидело в углу, обиженное и покинутое.

Зрителей не было, кроме меня и двух-трёх скучающих женщин. Для них стриптизёрши немного полизали друг друга, а потом подсели за их столик.

На меня там давно перестали обращать внимание.

Они знали, что я ничего не буду совать этим барышням в трусы.

Но потом, как раз за несколько минут до того, когда ко мне выходил человек с пакетом, началось самое интересное — конец смены.

Стриптизёрши шли домой — уже в свитерах, джинсах и кроссовках.

И я понимал, что скучные у них пляски, а так вот ничего.

Прививка, да.

Но, по-моему, дело не в прививке, мне бы и так не понравилось».

Он говорит: «Вот Липецк.

Знатный город, кстати.

Областной. Он, Липецк — областной, а не Елец.

Я приехал туда на Комбинат и спрашиваю одного — а что не Елец столица?

А он мне говорит:

— Видишь ли, — там, в Ельце эсеры всякие с кадетами сидели, а тут больше коммунисты.

Ну и когда спустя сорок лет области стали наново нарезать, одни старики припомнили другим прежние обиды.

Я ему поверил, да не очень. Всё-таки — Комбинат там. А потом понял, что в Липецке полно разных неожиданностей.

К примеру, там жена партийного секретаря хотела зоопарк.

А было такое правило в прежние времена, что зоопарк не всем городам положен, а только главным. Как и метро — вот если город-миллионик, или там столица союзной республики, то можно метро, а так — нет. Ну и все города пытались как-то это правило обойти.

А жена секретаря зоопарк хотела — пилила-пилила мужа, да и выпилила себе зоопарк.

А работать там, конечно, некому. Специалистов нет, симпатичных тигрят по домам разбирали. Крокодил и вовсе сдох.

Сразу-то это не поняли, мало в Липецке специалистов по крокодилам.

Дети говорят:

— Что это у вас крокодил лежит и ничего не делает?

А им отвечают:

— Он устал и спит.

Ну потом, конечно, разобрались.

Зато там тамбовский волк в зоопарке был. И всё оттого, что это рядом Тамбовщина.

Опасные места.

Да и сам Липецк, кстати, довольно опасный город.

Я-то там был недолго, но и каждый день в жару пил воду из бювета — который у них там в центре, рядом с зоопарком.

Шёл мимо и пил — каждый день.

А как вернулся в Москву, то обнаружил странные рези в сокровенных-то моих местах.

Начал томиться, потому как перед женой неудобно, и надо, вроде признаваться.

Липецкие девушки весьма знойны, подозреваю, в отличие от крокодила, и в нынешние времена.

Ан нет, это липецкая вода.

Вышли у меня камни из почек, а я о них и не подозревал.

Непростой город, да».

Он говорит: «А я, дорогие мои скорбные товарищи, больше всего люблю язык уставов и инструкций. Больше всяких художественных книг, я имею в виду.

Более всего я люблю справочники и словари. Если они врут, то прямо глядя в глаза, не прячась за эмоциями художественной литературы и лживыми ссылками документальных повествований.

Так же хороши боевые наставления.

Все они пишутся кровь, понятное дело, но дело не только в способе письма, а в том, что это всё писано для того, чтобы спастись, а не для того, чтобы развлечься, как эти ваши романы. А коли надо кого-то спасти, то уж нечего рассусоливать, место нужно экономить, не говоря уж о времени.

Вот в пору моей службы я прилежно читал чудесную книгу „Памятка лётному экипажу по действиям после вынужденного приземления в безлюдной местности или приводнения“.

Её чеканные формулировки и советы, что годятся эпиграфом к любому роману, в моей душе укоренены навечно.

Хоть прошло много лет, половину этих текстов я помню наизусть. И не могу не поделиться хотя бы некоторыми из них. Вот вам, тем, кому не выпало счастье такого чтения: „Оказавшись в безлюдной местности, прежде, чем принять какое-либо решение, сначала успокойтесь, соберитесь с мыслями и оцените создавшееся положение. Вспомните всё, что вы знаете о выживании в подобных условиях. Действуйте в соответствии с конкретной обстановкой, временем года, характером местности, удалением от населённых пунктов, состоянием здоровья членов экипажа.

Ваша воля, мужество, активность и находчивость обеспечат успех в самой сложной обстановке автономного существования“.[1]