Летом 1935 года Анатолий Гуревич успешно сдал вступительные экзамены и был зачислен на первый курс факультета, готовившего специалистов со знанием французского языка.

1 сентября в институте начались занятия. Среди студентов и студенток в основном были сверстники Анатолия, хотя встречались и такие, которым было около тридцати. Учебная программа предусматривала в основном изучение немецкого, французского и английского языков.

Когда студентам читались лекции по истории, литературе, искусству, международным отношением и другим подобным дисциплинам, занятия проводились для потоков студентов, состоящих из нескольких учебных групп. Но занятия по изучению иностранных языков проводились только с небольшими по составу группами и с учетом их специализации, то есть того языка, который был выбран студентом в качестве основного.

Практические занятия по иностранным языкам подразделялись на несколько категорий: грамматика, фонетика, устная речь. Кроме того, большое внимание уделялось современной живой речи с учетом встречавшихся диалектов и сленга. Педагоги объясняли, что язык – это живое существо, которое, как любой организм, может развиваться, стареть. Студентам, например, объясняли, что в силу особенностей исторического развития Швейцария, Бельгия и даже отдельные провинции Франции имеют свои диалекты. Для многих студентов было неожиданностью, что в Испании проживает несколько народов, языки которых существенно отличаются.

Профессора и преподаватели не просто учили студентов иностранным языкам. Они раскрывали им суть процесса формирования того или иного языка под влиянием исторических, географических, политических и иных факторов.

Многим было в диковинку, что английский язык был сформирован в значительной мере под влиянием немецкого и французского языков, что классический английский существенно отличается от того, на котором говорят в Северной Америке, Уже во время Второй мировой войны Кент имел возможность в этом убедиться: американцы, снабжая англичан боевой техникой, часто прилагали к документам по техническому описанию оружия некое подобие словаря американских языковых терминов, без которого англичанам разобраться было бы сложно.

Неожиданностью для студентов было и то, что в Южной Америке только в двух государствах преобладает португальский язык, а в остальных – испанский. Анатолий не предполагал тогда еще, что все эти знания ему пригодятся через несколько лет, поскольку согласно легенде, разработанной в ГРУ, ему предстоит выступать в роли уругвайского подданного.

Особенную ценность занятиям придавало то, что пучение языков проходило параллельно с изучением истории, национальных традиций, бытовых особенностей и даже психологии разных народов. Понимание психологии разных наций позже очень помогло Анатолию. А различия – огромны. По одному и тому же поводу – совершенно разная реакция. Например, когда у человека возникают в жизни сложности, северный американец самонадеянно говорит: «Я знаю, в чем твоя проблема». Сердобольный русский в этой же ситуации скажет: «Твоя беда в том...» Темпераментный латиноамериканец будет бурно, порой эксцентрично выражать свое отношение к происходящему...

Такой неформальный подход к обучению повышал интерес студентов не только к самим иностранным языкам, но и к людям, являвшимся их носителями.

Став студентом, А. Гуревич не забывал своих прежних сослуживцев, в том числе и командира бригады ПВО, к которой в силу специфики своей заботы был приписан уже несколько лет. Как-то раз, расставаясь с комбригом после очередной встречи, Анатолий услышал от него, что один из сотрудников штаба Ленинградского военного округа по фамилии Виницкий хотел бы встретиться с Толей для серьезного разговора. А. Гуревич не был с ним знаком, хотя и помнил в лицо, поскольку им иногда приходилось сталкиваться по служебным делам. Он припомнил, что Виницкий имел отношение к организации военной подготовки в вузах Ленинграда.

Вскоре в одном из кабинетов здания бывшего Главного штаба, где еще с 1918 года располагались управления Петроградского, а потом Ленинградского военного округа, состоялась их беседа. Учитывая имевшиеся знания и опыт практической работы Анатолия, ему в корректной форме было предложено принять участие в преподавании военной подготовки студентам института, в котором он сам учился. Предложение было необычным и неожиданным, но с ответом можно было повременить.

Через некоторое время студента Гуревича пригласил для беседы директор института Владимир Владимирович Покровский. Молодому человеку предложили преподавать студентам и слушателям курсов усовершенствования гидов-переводчиков, действовавшим при институте, военную подготовку. Думая, что эта работа – своеобразное общественное поручение, Анатолий легко согласился. Каково же было его удивление, когда он увидел приказ директора института, где было написано: назначить А. М. Гуревича штатным преподавателем военного дела с почасовой оплатой.

Надо заметить, что студенты «Интуриста» по сравнению со студентами других вузов были в привилегированном положении: уже на первом курсе они получали 225 рублей стипендии. Это было больше, чем оклад служащего средней руки. А если учесть то, что Анатолий получал еще и преподавательскую зарплату, то его материальное положение было довольно стабильным. Правда, он по-прежнему всю свою зарплату и стипендию отдавал маме, в семейный бюджет.

Вместе с Анатолием военную подготовку предавали еще два человека: отставной военный и молодой старший лейтенант, которые в отличие от юного коллеги, часто выступавшего с лекциями перед рабочими, служащими предприятий и учреждений во время его работы в штабе ПВО, не имели никакого опыта чтения лекций. А. Гуревич в этом отношении выгодно от них отличался. Работа эта ему нравилась и хорошо удавалась.

Обстоятельства существенно изменили его статус в институте. Его стали приглашать на вечеринки профессорско-преподавательского состава. Общение с этими людьми вне стен института давало зачастую знаний и умений больше, чем лекции и семинары. Именно в этих компаниях он научился танцевать быстрый фокстрот, чувствовать мелодию танго и вальса-бостона, так что лучшего кавалера трудно было себе представить. Вечеринки обычно устраивались в доме на улице Плеханова, на квартире директора института В. В. Покровского. С его женой, Люсией Лазаревой, преподававшей в институте французский язык, Анатолий очень сдружился. Они часто обедали вместе в здании Дома Красной армии на углу улицы Салтыкова-Щедрина и Литейного проспекта, где и сейчас располагается Дом офицеров, а иногда даже ездили потанцевать на квартиру преподавателя французского языка из института, Семена Михайловича Шамсонова.

Это общение как бы шлифовало ту серьезную культурную основу, которая уже была заложена в будущем разведчике. Невольно он готовил себя к тому, чтобы в аристократическом обществе быть вполне своим человеком.

В институте по совместительству преподавал профессор Исаков, основное место работы которого было в Институте живописи, скульптуры и архитектуры, известном теперь как Академия живописи имени И. Е. Репина. Это был талантливейший искусствовед, истинный знаток мировой живописи. Его лекции, манера естественно и элегантно вести себя буквально завораживали студентов. Спустя годы никто из «друзей» уругвайского бизнесмена, посещая с ним музеи Бельгии, Франции, Швейцарии и слушая глубокие рассуждения уругвайца о творчестве Делакруа, Гогена, Ван Гога, Мемлинга, Рубенса, Гойя, Веласкеса, Эль Греко, Рафаэля, Тициана даже представить себе не мог, что он слушает фрагменты из лекций профессора Исакова, запечатленные в отменной памяти бывшего прилежного студента «Интуриста». Правда, это был не механический пересказ: все знания, полученные в институте и в жизни вообще, Анатолий всегда пропускал через собственное сердце.