...Иной раз мужество –

это слабость наизнанку.

Стефан Цвейг

Исторический факт: в Испании на стороне республиканцев сражались представители 54 стран мира. Среди них почти 3 тысячи человек составляли советские граждане. Это были военные советники, летчики, танкисты, моряки и другие специалисты. Каждый пятнадцатый из них погиб, защищая своих испанских братьев.

За время гражданской войны в Испании СССР поставил республиканцам 500 тысяч тонн вооружения, боеприпасов и других материалов, а советские преподаватели подготовили для Республиканской народной армии около 20 тысяч специалистов из числа испанцев.

Можно сколько угодно спорить о тайнах большой политики руководства Советского Союза того времени, но очевидно одно: искренность стремлений советских людей помочь республиканской Испании была неподдельной.

Историки разных стран напрасно политизируют мотивы участия интербригадовцев в борьбе против франкистских войск. Если взглянуть на эту проблему с точки зрения социальной психологии, то на бытовом уровне возникают совершенно иные мотивы, центральными из которых были человеческая совестливость, порядочность, сострадание к людям, которых война сделала несчастными.

Основательно подзабытого ныне талантливого русского поэта Алексея Эйснера нельзя было назвать сторонником коммунистического мировоззрения: не случайно долгие годы он жил в эмиграции в Париже. Но события в Испании подтолкнули его к действию – он вступил в республиканскую армию, служил адъютантом легендарного генерала Лукача. Как известно, под этим именем воевал знаменитый венгерский революционер Матэ Залка.

Именно перу Алексея Эйснера принадлежит гениальная строка: «Человек начинается с горя». Эти слова могли бы стать девизом жизни всех тех, кто сражался в Испании, защищая униженных и обездоленных женщин, стариков и детей.

Сострадание к другим людям вело по дорогам Испании тех, чья совесть была чиста, а сердце переполнялось болью за чужую боль. Это – проявление высокой нравственности. Так что, прав был поэт. И своей судьбой доказал это...

Студенты «Интуриста» ничем не отличались от других советских людей. Они так же, как и миллионы других, напряженно слушали радио, вчитываюсь в каждую газетную строку, вешали дома на стене карту Испании, на которой флажками отмечали ход ведения боевых действий.

Но было и то, что отличало их от остальных людей: к событиям в Испании они относились более профессионально. Это выражалось, например, в том, что многие из них, в том числе и А. Гуревич, стали самостоятельно и под руководством опытных педагогов изучать испанский язык. Успехи Анатолия были столь стремительны, что вскоре он даже начал читать фрагменты своих лекций по военной подготовке на испанском языке, что студентам и слушателям курсов повышения квалификации очень правилось.

С такой же профессиональной хваткой относились студенты и к изучению испанской истории. Поражало сходство далекого прошлого южного государства с историей нашего Отечества. Подобно тому, как жители русских земель, оттянув на себя основные силы монгольских воинов, не допустили дальнейшего проникновения их орд в Европу, так и испанские реконкисты в VIII–XV веках не позволили распространиться на материке арабскому влиянию, хотя угроза нашествия мавров была вполне реальной.

Народы Испании, как и народы России, не склонили головы перед наполеоновскими войсками.

Недаром будущий декабрист Федор Глинка в июле 1812 года написал: «“Кажется в России, равно как и в Испании”. Наполеон будет покорять только землю, а не людей».

В 1936 году Испании первой из всех государств довелось начать сопротивление фашизму; уничтожить его выпало на долю советских людей и их союзников.

Как-то раз, в самом начале 1937 года, директор института В. В. Покровский вызвал к себе нескольких студентов и отдал распоряжение немедленно явиться в один из номеров гостиницы «Европейская». В числе этих студентов был и Анатолий Гуревич.

Цель вызова была непонятна. Студенты дожидались аудиенции в коридоре гостиницы. Каждый входивший в названный номер, пробыв там какое-то время, появлялся на пороге и, не говоря никому ни слова, удалялся. Волнение остававшихся возрастало. Наконец, настала очередь Анатолия. Одернув гимнастерку, он вошел в номер и увидел трех незнакомых мужчин. Гражданские костюмы московского производства сидели на них ладно, но при всем этом не могли скрыть, что их владельцам куда привычней носить военную форму.

Хозяева номера по-деловому расспросили А. М. Гуревича о его службе в ПВО района, об учебе в институте. После короткого разговора по телефону одного из них, в номер, постучавшись, вошла молодая женщина. Это была знакомая Толе Мария Скавронская – переводчица, учившаяся недавно при «Интуристе» на курсах повышения квалификации.

Незнакомцы попросили ее в их присутствии беседовать с товарищем студентом на французам и... испанском языках. Только тут А. Гуревич понял, с какой целью его пригласили для беседы. Услышав просьбу москвичей, Мария негромко засмеялась. В ответ на удивленные взгляды присутствующих хохотушка, извинившись, сказала, что вспомнила лекции товарища Гуревича в институте, которые он читал по-испански. Этого неожиданного аргумента оказалось достаточно. Анатолию предложили, не откладывая, сделать несколько своих фотографий для загранпаспорта. При этом был назван адрес конкретного фотоателье. Но больше ничего определенного сказано не было. Лишь короткая фраза: «Ждите, вас известят», застыла в Толиной памяти.

Дни тянулись за днями. Их однообразие не означало скуку: учиться и одновременно преподавать было удивительно интересно. Но какое-то внутренне напряжение, подсознательное ожидание серьезных перемен ощущалось постоянно. Однажды Анатолия прямо с занятий вызвали в канцелярию «статута. «Срочно позвоните домой», – сказали ему. Как выяснилось, домой пришла телеграмма, в которой Анатолия Гуревича извещали о необходимости немедленного прибытия в Москву. Цель – поездка в длительную командировку.

Сборы и прощание с родителями были недолгими. В тот же день, точнее, поздним вечером, «Красная стрела» увезла Анатолия и нескольких его однокашников в Москву.

Родители не знали куда уезжает их сын. А вот догадывались ли? Скорее всего – нет. По рекомендации сотрудников Главразведупра Анатолий сказал им, что уезжает в командировку на Дальний Восток.

В поезде Толя почти не спал. Почему-то разрозненные мысли сами собой стали сплетаться воедино, подводя итог двадцати трем годам прожитой жизни. С чего бы это? Да с того, что поезд в Москву вез его дорогой войны.

Он не был тем суперменом, к литературному образу которого мы сегодня привыкли. Он был талантливым, но не был Богом. Ему постоянно приходилось преодолевать себя: свою лень, свое легкомыслие, а порой и самонадеянность. Сейчас ему предстояло преодолеть чувство надвигавшегося страха, страха перед неизвестностью, именуемой войной. Одно дело – читать о ней, быть наблюдателем, а другое – вариться в ее котле, понимая, что в любой момент можно лишиться того, что дается только единожды – жизни. Романтика, честолюбие, интернациональное воспитание, ощущение юношеских сил и энергии – все это было. Но что-то другое толкало его на риск. И это «что-то» трудно было охарактеризовать одним словом. Скорее, это было состояние какого-то душевного неуюта оттого, что другим людям – плохо. Поэтому легче заставить себя пройти через все, что будет, чем жить, осознавая собственную слабость и даже трусость. Так оно лучше и честнее. Колеса вагона постукивали на рельсовых стыках: пусть будет так, будет так, пусть будет так...